Воспоминания о целине

Да пусть простит меня мой сверстник
За мой рассказ о жизни той,
Как целину мы поднимали,
В степях Алтая, в стужу, в зной.
Не той, что Шолохов в романе
Своём однажды описал,
А той, как наш генсек Никита
В степях Сибири создавал.
Как кукурузу насаждали
Чиновники всех областей,
И рапорта в Москву писали,
И ордена на грудь ципляли…
А после скот под нож пускали.
Зачем коровушкам страдать…
На мясокомбинат всех сдать.

На целине бывал, - не спорю.
И многое порасскажу.
Про степи, климат, про природу,
И как там жили, изложу.
А целину создал Никита,
Хрущёв Никита, из курян.
Он раньше в Киеве был властью,
А после перебрался к нам.
Но о Хрущёве сказ отдельный,
И целина ушла в обоз.
И миллиарды наших денег ушли,
Как правило, в навоз.
Не потому, что он полезен,
И сверхкалориями слыл.
А просто год был урожайным.
И что собрали – вскоре сгнил.
А сколько по степям осталось,
И снег пушистый покрывал.
И ветер нудно и тоскливо
Свою там песню напевал.
Да, урожай в тот год был славный,
Какой не видывал народ.
И по полям комбайны плавно
Урчали, словно пароход.
Но не везде простёрла руки
Свои, целинная земля.
Была и залеж, где от скуки
Покоилась её родня.
Её забросили, как Сталин
Решил колхозы создавать.
И тридцать лет она вздыхала,
А тридцать лет могла рожать.
И я бывал в краях тех дальних,
И залеж трактором пахал.
А было мне тогда семнадцать.
И комсомол нас провожал.
И звуки марша духового
В тот март, четвёртого числа,
Первоцелинников орловских
В края Алтая унесла.
И день тот выдался погожий…
Тринадцать градусов мороз,
А Барнаул уже нас встретил –
Не высунешь из двери нос.
И десять суток, что в дороге
Мы провели, ни в жизнь забыть.
И пьянки были ежедневно.
И морды успевали бить.
Одно лишь только удивляет,
Что ехали кругалём…
Через Москву нас не пустили,
Мы ехали другим путём.

Ларьки, палатки по дороге,
Пока мы ехали в Алтай
Замками новыми блистали,
Как будто шёл на них Мамай.
Одно запомнилось в дороге:
В Казани поезд наш стоял,
То ли подсаживался кто-то,
А может путь свободный ждал.
Но вот конец дороги длинной.
Нас принял город Барнаул,
И как в Орле оркестр грянул,
И задремавших птиц спугнул.
Два дня мы жили в общежитии
Пединститута. Барнаул
В то время был убогий город.
Мороз и ветер спины гнул.
Как хорошо, что я в дорогу
Одежду потеплее взял.
И жаль всех тех, чьи ноги в туфлях,
Кто дубаря потом давал.
Распределили нас по группам.
И снова в путь, дорога ждёт.
И снова едем мы в вагонах
Туда, где трактор лишь пройдёт.
И снова километров двадцать
Мы шли за санями пешком.
Следы, оставленные нами,
Весна порошила снежком.
В Ельцовку добрались под вечер,
И клуб нас принял как родных.
Вязанки сена для ночлега
Мы разобрали в тот же миг.
Не раз смотрел я кинофильмы,
Как Бровкин был на целине,
И что Кубанские казаки
Ни дать, ни взять – в одной цене.
Прошу прощенья за оценку
Кинематографа тех лет.
Я лично был в степях Алтая
И слал знакомым свой привет.

Село Буланиха типично
Другим деревням целины.
Одно отличье – много немцев
Там жило со времён войны.
Там и болгары проживали,
И раскулаченный народ.
Но это нас не удивляло,
Скажу вам вкратце, наперёд.
Я был в гостях болгар и немцев.
А жил у русских, двое нас.
Мы на полатях ночью спали,
А поутру спешили в класс.
А под полатями хозяйка,
Телёнок тут же ночевал.
Под печкой куры, чтоб не мёрзли,
И поросёночек дремал.
На русской печке бабка спала,
И внук там время проводил.
А почему я так подробно,
Да потому – так русский жил.
И шла весна. Апрель кончался.
Дороги стали набухать.
Там календарь другой, сибирский,
И позже, стало быть пахать.
Зимой и летом там под сорок.
Короче лето чем у нас.
Арбузы там хозяйки солят
В кадушках, на зиму запас.
Там нет дорог, асфальтом крытых.
Лишь исключение – Чуйский тракт.
А потому дворов забытых
Увидишь много – это факт.
Зерносовхоз, куда послали,
Где предстояло хлеб растить,
Пахать целинные просторы
И жизнь в тех землях возродить.
Алейск – районный городишко,
Нас встретил, помниться, пургой.
И мы в коротеньких пальтишках
С перрона, семеня гурьбой,
В тепло под крышу заспешили,
Где нашу там судьбу решили.
И все на тракторных санях,
Свой скудный скарб к себе прижав,
Пустились в путь, где целина
Ещё действительно была.

Мы долго по степи мотались,
Промёрзли так, что нет и сил,
А тут ещё Черыш могучий
Нам путь дальнейший преградил.
Переправлялись на пароме,
Канат руками теребя,
И мне взгрустнулося по дому.
Сюда никто на гнал меня.
Под вечер, сумрачный и знойный,
Мы добрались все до него.
«Вот! Коробейники, родные!» -
Так звали раньше то село.
Мы долго здесь не задержались,
Бригады быстро сколотив,
Все дальше по степи помчались
Туда, где козы лишь паслись.
И понаехало начальство
Отдать указы, где начать,
И эхо по степи помчалось.
Мы стали колья забивать.
Вначале жили мы в палатке,
Примерно коек двадцать там,
А по ночам ещё морозы.
Да, трудно приходилось нам.
Буржуйки две из бочек были,
Но спать ложились, - кто в чём был.
Наутро сбросишь одеяло, -
Как будто шифер уронил.

Бригада наша состояла
Из четырёх солдат и я.
Они своё долг стране отдали
И очередь была моя.
Обидно было мне вначале,
Что поваром у них я был.
Они ключами громыхали,
А я для них еду варил.
А об отказе нет и речи, -
Моложе был их лет на пять,
И подзатыльники служивых
Мне не хотелось получать.
Меня по имени не звали,
А слышал лишь сынок – сынок,
Ты там корми нас, да получше,
К тому же приноси, и в срок.
Но я нашёл в часы досуга
С кем время после проводил:
Орла поймал среди копёшек
И в стан бригады притащил.
С одним крылом он только прыгал,
И глаз единственный моргал.
Он только клювом грозно двигал
И пищу с рук не принимал.
Прожил у нас он только месяц,
Ему я сусликов носил,
И ел он это с аппетитом,
И всю бригаду веселил.
Я до целинного совхоза
В одном колхозе прозябал.
Мне дали старый трактор «НАТИ»,
Что до войны ещё пахал.
Его с бензином заводили
И ручку впереди крутили;
Дверей мой трактор не имел
И в дождь и в снег едва скрипел.
Напарник мой – из местных –
Пашка, его так звали на селе.
На трактор не хотел садиться –
С утра бывал навеселе.
Я как-то в тот колхоз депешу,
Что я работал там послал.
И мне ответили, что Павел
Всем жить на свете завещал.
Туберкулёзный, вечно грязный,
К тому же самосад курил.
С утра напьётся самогона –
И день в веселье проходил.
Со мною всякое случалось.
Мой «НАТИ» норовистый был,
Комбайн таскал я за собою
И в Согре чуть не утопил.
И три часа, пока сидели,
Пока тащили нас двоих,
В разгар уборочной недели
Под суд я чуть не угодил.
Меня спасла одна из женщин,
Что агрономом там была.
На молодость мою списали,
Но из зарплаты удержали
Трёхчасовой простой машин,
За что я благодарен им.
Проходит день, второй, четвёртый,
Комбайны косят по полям,
А хлеб в тот год хороший вырос –
Колосья хлещут по плечам.
И комбайнёр штурвал вращает,
То ниже хедер опускает,
И мотовило загребает,
Зерном свой бункер заполняет,
То вновь поднимет над землёй,
Плывёт, урчит комбайн мой.
И надо же беде случиться –
нам на пути барсук нарыл
такую нору для семейства!
И землю бугорком сложил.
Меж гусениц прошла воронка,
А для меня опять урок…
И вырвал я с водилом вместе
Из-под комбайна передок.
Как тонущий на море крейсер
Комбайн жалкий вид принял,
И тёплый ветер, словно друга,
Его в том поле утешал.
Удар в кабину – стоп машина!
Сцепленье выжато на всю.
Мой комбайнёр вилами в «НАТИ»,
И матом по полю вовсю.
Он бывший воин, из разведки,
Не раз ходил за «языком».
Меня сломал бы словно ветку,
Но вся вина за барсуком.
Там если дождь – в палатке дремлем,
От скуки песню заведём,
А сели ясная погода –
То пашем ночью, пашем днём.
Послали нас в командировку
За Обь, обычною пилой
Валить тайгу, где зверь таёжный
Ещё ступал своей ногой.
В тайге мы жили по палаткам
И ели нас кому не лень.
Ночами комары кусали,
А днём и мошка и слепень.
Нам почему-то позабыли
Всем накомарники вручить
И лица стали от укусов
На бегемотов походить.
Мы там пробыли две недели
И каторгою жизнь была.
Кормили плохо, похудели.
Всё время на реку глядели:
Когда ж прибудет пароход
И смена новая придёт.
Для посевной там срок короткий,
Всё нужно сделать, всё успеть.
Вспахать под яровые землю,
В озимых влагу уберечь.
Мы там работали посменно,
Делили сутки пополам.
Один сидел за рычагами,
Другой лежал, предавшись снам.
Но были дни, когда просили
Помочь посеять всех кто в силе.
Нам график отдыха сместили,
На плуг, на сеялки садили.
И день рабочий нам продлили.
Но это было не всегда,
А в посевную, иногда.
Хочу отметить, что солдаты
Не то, что мы – гражданский люд.
Всегда работали с азартом.
Такие вряд ли подведут.
И ордена, кому медали
За ратный труд, за урожай
На гимнастёрках засверкали –
Бокалы только поднимай.

Я говорил уже однажды,
Что «Коробейники» село
В трёх километрах от бригады,
И там начальство всё жило.
Туда мы тоже навещали,
И в магазине покупали
Я – пряники и лимонад,
А кто постарше, тот был рад
Покрепче что-нибудь купить.
И на троих затем распить
На праздник Пасхи или так,
Ещё добавить и до драк.
Туда посъехалась тогда
Со всей России босота.
Вы не поверите – условий
Хороших не было дано.
Стирали мылом мы на речке
И там же мылись заодно.
Но это дело было летом,
Таких два месяца в году.
Вода там горная, из снега,
Не то, что тёплая, в пруду.
Черыш, Катунь, и Обь, и Бия
В горах алтайских рождены,
И в самый жаркий день июня
Их воды сильно холодны.
Несут они свои потоки
Через тайгу, через поля,
Сливаясь после воедино,
Стремятся к северным морям.
А до района путь далёкий,
Туда машиной в месяц раз
За тридцать вёрст людей возили,
Где были баня, лавки, таз.
Вторую зиму было проще –
Я в армии уже служил,
И мылся раз в неделю в бане,
И чистое бельё носил.
Но это после, после, после,
А вот весну и лето всё
Мы из ведёрка умывались,
И ничего, не разбежались,
И не скулили по ночам,
Что трудно приходилось нам.

Директор наш, насколько помню
Хрущёвым послан был туда.
И финские дома под сборку
Нам стали поставлять сюда.
И рос совхоз, дома, строенья,
В столовой стали нас кормить,
У всех поднялось настроенье.
Такое можно ли забыть?!
Кто не бывал на стройках века,
Как целина, как БАМ, КАМАЗ,
Тот не увидит в человеке
Его духовных сил запас.
Тогда страна нуждалась в хлебе
И мы, оставив отчий дом,
На целину рванули смело
Не зная, будет что потом.
Любви все возрасты покорны
И до меня любовь дошла.
Мы познакомились случайно
И веселее жизнь пошла.
Романом наши встречи трудно
Назвать в те юные года.
Тогда ей лет шестнадцать было,
А мне двадцатый шёл тогда.
И сердце билось учащённо,
И мысли путались порой,
И звонкий голос приглушённо
Звучал при встрече с девой той.
Она у нас уже не помню
Кем проводилась, кем была.
На новостройке при совхозе
Она свои дела вела.
Мы словно дети младших классов
За руки взявшись обок шли
Джо Коробейников знакомых
И песни пели от души.
И звать не помню ту болгарку,
Красивою она была.
Я уж потом себе отметил,
Когда та замужем была.
Я скромен был тогда не в меру,
И танцевать к тому ж не мог,
И как висят сейчас на шее.
Да упаси вас люди, Бог.
И вот закончились свиданья…
Ей замуж надо выходить.
Они народ – горячий, южный,
А мне ведь в армии служить.
И разошлись дорожки наши,
И я уже узнал потом,
Что вскоре вышла она замуж
За парня, что в посёлке том.
О юность, юность, дни мечтаний!
Ушедших безвозвратно дней,
Дней безмятежных, дней свиданий,
Когда стремишься только к ней.

Под старость часто вспоминаю,
Ну что с того, что там я был!
Что мёрз под трактором с ремонтом,
Ночами степи бороздил.
Ругался, что деталь не дали,
Что нет солярки, нет воды.
Так почему ж всё так случилось,
Что мы остались без страны?!