У каждой вещи есть душа

 


И    вновь,   разбитое    окно,
Часы,  обои,  те  же  стены.
Всё   тот  же   стол,  уже  давно,
Мы  с  ним  друг  другу  надоели.

Его  характер   наизусть,
Я  изучил   за  эти  годы,
Молчит,  когда  на  сердце  грусть,
Скрипит,   всё   чаще   к  непогоде.

У  каждой   вещи  есть  душа,
Будь   это  стол  или  бумага,
За     ровным  почерком  пера.
Проглядывает  иероглиф  знака.

Он  раньше  древних   пирамид,
Резцом,   начерчен   был   на   камне.
Нерасшифрованный    язык,
Ключ,  к нераскрытой   нами   тайне.

К  нам   это   древнее   письмо,
Из   чётких   знаков   треугольных,
Из   глубины   веков   пришло,
С     оттенком   чувств,  давно  знакомых.

Он   был,  когда-то,      для  людей,
Разумным  средством   их   общенья,
Язык   рабов,  язык  царей,
Величия  и  униженья.

Тысячелетий   въелась    пыль,
В  страницы   каменной      плиты.
Возможно,   мы   сейчас     храним,
Признание   первое   в  любви.

Как   выразительно    молчат,
Встав   в  полный   рост,    слова   немые.
И,   видится,   как    дышит     взгляд,
В  спрессованных   песчинках  глины.

И,  слышится,  что   не  ушло,
Не  превратилось   в  дым   и  пепел,
Написанное   нам   письмо,
В   такой   же   тихий  звёздный   вечер.

Как   трепетная   тень   руки,
Застыв    на    каменной   странице,
Сложила    песню  о   любви,
Раба    несчастного     к    царице.

Как,   словно   ювелир,   поэт,
Смог,  углубляя   в  камне   точки,
На    десять   тысяч  лет  вперёд,
Связать   рифмованные   строчки.

Сказать  о  том,  что  мы   хотим,
Сказать,  доверив   мысль  бумаге.
Когда    смеёмся    и    грустим,
И  всё   в  одном  и   том   же   взгляде.

Когда,  всё  так  же   как   сейчас,
Земля   в  руках,     комочек    глины.
И,  женщины,  не  прячут   глаз,
Где   отражаются   мужчины.

И  кто  из  нас  кого  слепил,
Вовек   теперь  не  разберёшься.   
Кто  первым,  кто   последним   был?
А  может: -  Все  мы  дети   Солнца?

А  выше   Солнца  -  красота,
Простор   небесный    озарила.
Возможно,  клинопись  письма,
Нам    эту    истину   открыла

Возможно,  женщиной   была,
Та,  что  всегда   была   вначале,
Как  полноводная   река,
Над   высохшими   берегами.

Возможно,   в  тростниковый   срез,
Раздвинув    лиственные  створы,
Шла,  углубляясь,  словно  в   лес
Богиня   в   нильские    просторы.

Как   дань   любви   и  красоте,
В  лучах   последнего   заката,
Влекла   Антония   к  себе,
Стареющая    Клеопатра.

Как    жажду  утоляла  в  зной,
Струя   прохладная     кувшина.
И  снова,    как    на  водопой,
Тянулся    к  женщине    мужчина.

Возможно,   не   о   том   писал,
На   незнакомом   нам  наречье,
Царём   назначенный   вассал,
Для  сбора  дани  в   Междуречье.

Возможно,  клинописный   ряд,
Был   донесеньем   с  поля   боя,
Как,  отступая,  бросил  враг,
На  разграбленье    древний   город

Возможно,  перечень   долгов,
Вмещали   каменные   строчки,
Возможно   заговор    жрецов,
Скрепляли   именные   точки.
.
Возможно,  клинопись  письма,
Обозначала    просто   прочерк.
Возможно   всё,  но  верю  я,
В   любовь,   хотя  бы  между  строчек.

Часы   стучат,  они  идут,
Путём,  назначенным    судьбою,
За   кругом  круг,  за  кругом  круг,
Вслед  за   волной    другой  волною
.
Часы   стучат,  им  нипочём,
Ни  чья  -  то   боль,  ни  чья  - та  радость.
И  в  ритме    их,    и  смех   и   стон,
И  чья  -  та   юность,  чья  - та   старость.

И  ты   иначе  видишь  всё,
И  даль  уже   не  за  горами.
И  дышится  тебе   легко,
Когда  ты  дышишь  в  ритм  с   часами.

Когда  за  стрелками   часов,
Ты  видишь,  есть  ещё  минута,
И  сердце   выдохнет:  -  Любовь!
И  следом,  выдохнет:  -  Разлука...