осеннее блюзовое

                «Когда кидает любовь, начинается блюз»
                Чиж & Co, Перекрёсток


ложатся слова в мотив
по нотам, полутонам
осенний аперитив
туманами по утрам

поздняя осень.
ты пишешь: наступит зима,
всё образуется...
сколько, примерно, мне ждать?
серыми лицами вглубь меня смотрят дома.
на подоконнике, в серой обложке тетрадь
с красною надписью наискосок "боль в словах".
серость над городом осенью предрешена,
серое небо повисло на чёрных ветвях,
частью себя занавесив пространство окна.
тянется плесень к обоям с угла над окном,
кашель достал, и уже не спасает глинтвейн,
серость и сырость сегодня со мной заодно,
что-то похожее вижу в пожухлой листве.
я открываю тетрадь на странице любой,
и начинаю за красною нитью следить,
я ощущаю как давит найтовочно боль
в слабой груди…

я живу на отшибе
за трамвайным кольцом
я из жизни не выбыл
не слыву подлецом
и когда поутряне
я в трамвай свой сажусь
то в железной нирване
начинается блюз
жизнь – печальная пьеса
с неизбежным концом
нас от бога до беса
мчит звенящим кольцом
переборами тоник
на крутом вираже
ты уже алкоголик
и не нужен уже
безбилетные роли
и на лицах печаль
и сойти ты не волен
только времени жаль
за каким поворотом
визг промёрзшей рельсЫ
подыграет мне что-то
бросив фарт на весы?
будет чёт или нечет
будет ветер в лицо
будут плавиться свечи
будет n-ным кольцо
и со скользкой подножки
ослабляя струну
не печалясь о прошлом
я сорвусь в тишину
в эту позднюю осень
в бесконечную грусть
синим всполохом в проседь
под стихающий блюз…

поздняя осень, ты пишешь
каплями с крыш, листвой.
я не умею выше, я не такой живой,
и умирает лето в слабой моей груди.
ты ли мне мстишь за это?
ты ли за мной следишь?
ты ли мне спозаранку клином заходишь в грудь?
брось, я не твой подранок!
лучше меня забудь.
хочешь, уйди с поклоном,
хочешь, гори огнём…
помнишь о снеге?
вон он!
я – доиграю в нём…

Осень, листья,
игра на время…
Ниспадала любовь невтему,
не наивна и не проста,
больюлоченая местами.
Кто её попросил, кто жаждал?
А она отразилась в каждом,
повстречавшемся на пути,
словно по ветру отпустили…
Время к времени,
жмутся листья,
ни далёко лететь, ни близко,
здесь, под ветками умирать
недосмотренными мирами.
Дождь ли, ветер
махнёт наотмашь,
в подворотни из подворотен,
рыщут стаи бродячих псов.
Осень смачивает засовы,
души, время,
асфальт зеркалит,
и защёлкнутыми замками
вдруг покажутся груды туч,
небосвод до краёв навьючив.
И природа чуть слышно дышит,
листопадом шурша по крышам,
затаившись у края мглы,
тронет ночи немую глыбу.
И любовь побредёт в потёмках,
всех влюблённых сложив в котомку,
донесёт их до февраля,
чтоб меняться с весной ролями...

перегрусти, пока метут ветра,
пока весь мир под снег-сукно засунут,
и приукрашен мерным светом лунным,
перегрусти… и верь – придёт пора
всё вытащить, стряхнуть и распрямить,
и в грудь набрать, и выдохнуть, и крикнуть…
ну а пока – смотри в экран и кликай,
чтоб из-за скуки волком не завыть.
перегрусти, переболей, застынь,
заиндевей, закашляйся, иссохни…
но только, я прошу тебя, не сдохни!
расплещется заоблачная синь
и с нею вместе засияешь ты, –
такой кристальный, искренний и честный,
ведь то, что в ноябре в тебе исчезло, –
то жёлтое, – осталось золотым…

Из сущности я выбираю то,
что рвёт во мне страдальца спозаранку,
не напрягая трусостью огранку.
Я надеваю чёрное пальто и выхожу во двор.
Как тот голландец: непредсказуем, призрачен и смел.
И отраженья встречных каравелл
с моим ложатся в воронёный глянец
замёрзших луж: безрамное барокко,
в том смысле, что - неограничен я
одушевленьем сути корабля,
чернею глубоко и одиноко.
А тонкий лёд предательски скрипел,
и трескались немые отраженья,
но я, сутулясь, продолжал движенье, –
в дрожащих пальцах чёрный…, чёрный мел...
Наискосок перечеркнув горсад
со стороны Приморского бульвара,
пройдусь по переходу, где гитара
и саксофор вживлялись в небеса.
Там повстречаю старого бомжа,
который, улыбнувшись, больно ранит.
И вдруг пойму: он, как и я, безрамен,
«летит от саксофона до ножа…»