Медея

На каменной площади перед храмом шли приготовления к церемонии жертвоприношения. Сотни молодых женщин – в голубых туниках, с покрытыми головами – тихо, удивительно тихо выстраивались в красивую фигуру, - что-то вроде множества шестиугольных сот. Сверху, со жреческого холма было видно, что «соты» покрывают всю площадь. 

Наверху стоял Верховный жрец. Мужчина огромного роста, с черной окладистой бородой, в которой красиво белели толстые седые пряди. Пурпурная его одежда и синий плащ украшали выгоревший холм. Ветер чуть заметно трепал его длинные волосы. Вопреки всем законам природы, здесь наверху, на открытом холме, ветра почти не было, зато внизу, на площади он неистово хлопал туниками женщин, флагами, белоснежными тканями, которые несли к храму рабы, держа узкие длинные полотнища над головой.

Благоговейная тишина. Тишина, которая бывает лишь перед большим смертоносным событием. Далеко внизу бьются о скалистый берег волны, желтая пена не успевает раствориться, брызги взлетают почти до неба. Но шума и рева не слышно здесь. Он слишком далеко от площади. Только хлопки ветра, только шелестящая поступь рабов…

Медея наслаждалась тишиной. Так давно она не была в одиночестве. Крики детей – монотонные, протяжные, скрипкие, - и сейчас вибрировали где-то в груди Медеи. О, Ясон, Ясон! Зачем ты оставил меня одну с твоими детьми? Зачем отдал мою хрупкую дикую душу на растерзание этим маленьким чудовищам?! Гнев нарастал в груди Медеи… каждый раз, когда сыновья и дочь упрямо и звонко кричали хором: «Мам! Мама! Мам!!!»  - она видела в них лишь страшных чужаков, маленьких представителей странного племени. Они не похожи на нее. Они слишком суетны, слишком крикливы. Им все время что-нибудь нужно. В них нет привычки смотреть на небо, они не могут, как она, часами говорить с солнцем, плавать под водой, чувствовать боль другого… Девочка растет капризной и болтливой. Старший мальчик – жестоким и тщеславным. И лишь младший – Ферет – несет в себе гордость, присущую ее предкам. Когда он засыпает, когда колышется полог над смуглыми щечками, что-то в груди у Медеи набухает горькой влагой и лопается. И разливается по телу, вниз, вниз, туда, где еще живет его запах…   Забери их, Ясон! Забери их от меня… я не люблю их.

Жрец на холме сделал жест двумя руками, и все женщины опустились на колено. Головы  склонились под палящим солнцем. Медея опустилась вместе со всеми. Она впервые на церемонии, но душа безошибочно подсказывает, что нужно делать. Здесь приносят жертву не ее богам. Но для нее это благо – оказаться здесь. Только здесь странные соплеменники Ясона вспоминают о боге, только здесь они сосредоточены и молчаливы. И чудо, что бывшую принцессу-иноверку допустили до действа. Спасибо  Креонту, новому тестю Ясона – он отчего-то так добр к коринфской колдунье.

Я слежу за движениями Медеи и повторяю. Я не знаю, что делать дальше. Триста женщин вокруг меня – от края до края площади, продуваемой ветром, -  исполняют свой тихий танец. Каждая – свои движения. Я стою наискосок от чернобровой царевны. Глаза ее – серые, водянистые, - не опускаются в землю, как у всех. Они сверлят небо, они наполняются то морем, то солнцем. Сухие губы ее что-то неслышно шепчут. Мне становится страшно. Р-раз! – и все женщины в нашем косом ряду округляют спины, вытягивают вперед напряженные руки, прячут головы. Я делаю то же самое, и мне кажется, что за спиной у меня вырастают огромные крылья, как у сфинкса. Два! – с шорохом вытягивают они назад правую ногу. Тр-ри! – и мы уже распластались на горячем камне. И пальцы мои коснулись пальцев Медеи. «Эрти! Ори! Сами!» - дрожь бежит по телу.  «Эрти! Ори! Сами!» - она шепчет неистово, словно заклинает землю, на которой лежит.   

Воздух дрожит. Чистое белое от солнца небо, кажется, принимает этот танец, - напряженно, сурово. Примет ли оно коринфскую жертву?..

С холма раздается тяжелый и глубокий звук – это воет Верховный жрец. Его песнь протяжна, она простраивает пространство. Мне кажется, оно дробится тонкими мраморными арками, вырастающими из-под земли. Но это только полоски ткани, взмывающие вверх на невидимых опорах. Голос смолк – и снова мертвая тишина. Я слышу дыханье танцующих женщин. Я слышу, как шуршат их туники. Я хочу услышать, как бьется сердце Медеи. Раненое, отравленное сердце…

О, Ясон! Я проклинаю тебя! Ты надругался над моим сердцем. Ты предал все мои жертвы. Слышишь крик? Это не твои одержимые дети кричат под моим кинжалом. Это кричит и плачет мой брат, чье окровавленное тело летит с крутого борта Арго вниз, в черные волны. Это рыдает моя земля, потерявшая волшебный золотой покров. Это кричит душа Медеи.

Я – Медея. Мои движении – робкие, я почти не дышу, я подобна тени. У меня нет выбора, Ясон. Каждая женщина на этой площади и Верховный жрец бога Эрота знают, что это так. У меня нет выбора. А у тебя есть. Выбирай: разбиться, скользнув с колоннады храма или быть раздавленным мачтой Арго, надломленной диким ветром. Ты – целитель, Ясон. Ты исцелил свою Медею от тяжелого морока, от страшного безумия. Теперь она снова подвластна лишь своей родине. Она поет свою пронзительную песню в тишине сакральной площади, и все девушки вокруг сворачиваются гибкими змейками и засыпают…  Эрти. Ори. Сами.

 Все исполнено. Обряд окончен, и бог доволен.