Враг скорпионов и пудры...

О домбра! Сестра бубна и горна!
Враг скорпионов и пудры.
Сестрица орлов и сусликов.
Ты задириста, ты мудра и добра.

А может от джаза ты фьюжишь?
Как гармонь, бредя одиноко.

Где бросила тело Акына ты?
Славу сбирая двумя струнами,
сокровенное пряча в футляре...


Жил-был акын по имени Серик, и была у него домбра — инструмент настолько строптивый, что порой казалось, в её березовом корпусе заточен дух мятежного кочевника, злоупотреблявшего кумысом.

— О, домбра! Сестра бубна и горна! — провозглашал Серик, настраивая колки.
Домбра отвечала резким «дзынь», от которого в радиусе пяти метров дохли скорпионы, решившие по неосторожности заползти в юрту. Это была её суперсила: она была официальным врагом скорпионов и женской пудры. Стоило Серику взять аккорд, как мелкая пыльца с лица его жены Айгуль осыпалась от вибраций, превращая её из степной красавицы в грустного шахтера.

— Ты сестрица орлов и сусликов! — пел Серик.
Суслики в степи при первых звуках его игры вставали во фрунт, отдавали честь и немедленно эмигрировали в соседний район. Орлы же, напротив, кружили над головой, пытаясь понять, кто это внизу имитирует звук раздираемой молнии на джинсах великана.

Однажды Серика занесло на международный фестиваль «Степной Авангард».
— А может, от джаза ты фьюжишь? — спросил он свой инструмент, глядя на саксофониста.

Домбра не подвела. Она выдала такой фьюжн, что гармонь, стоявшая в углу, почувствовала себя глубоко одинокой и побрела в сторону буфета топиться в медовухе. Серик терзал две струны так, будто от этого зависел курс тенге. Он скрещивал ритмы кочевников с синкопами Бруклина. Две струны собирали славу, как комбайн собирает пшеницу: быстро, шумно и оставляя после себя выжженную землю.
Но слава — штука тяжелая. После концерта Серик исчез. Нашли только инструмент.
— Где бросила тело акына ты? — вопрошали фанаты, глядя на пустой чехол.
А Серик просто спал за кулисами, укрывшись чапаном. В это время домбра, сокровенное пряча в футляре (а именно — недоеденный баурсак и запасную струну), тихонько вибрировала. Она была задириста, мудра и добра. Она знала: акын придет и уйдет, а две струны и ненависть к пудре — это вечно.