Тополь

Четки молчания перебирая
в синей молитвенной мгле,
тополь случайный растет за сараем,
будто прекраснее этого края
не было на Земле.

Мир засарайный – изнанка, подкладка
сумерки, мертвый хлам,
и детвора, что на выдумки падка,
прячет и прячется там.

Там, приспособив коробку под столик,
сломанный ящик – под стул,
дед Тимофей –  записной алкоголик
жизнь свою помянул.

Иней поутру лежал на ресницах,
на колтуне седины.
Что тебе, старче, сегодня приснится?
В пальцах древесных пестрела синица,
как отпущенье вины.

Запах зловонный, осеннюю жижу
переиначит мороз.
На деревяшках, что названы лыжи,
детские крики принес

вместе с рождественской белой свободой
снежный веселый январь,
и под сугробом сольются с природой
тряпки, отбросы и гарь.

Но … заколышится марево марта
и закапелит взашей!
Листик проклюнется с низкого старта
липкостью детской своей,

тополь вздохнет, нарушая молчанье.
Но вечереет и вот –
зрелый подросток по имени Ваня
в губы целует соседскую Таню,
руки на грудь ей кладет.

Таня, глупышка, ей нравится парень,
кажется ей, что летит.
Как же сюжет этот старый бездарен!
Сколько таких на пути


будет сюжетов, но здесь за сараем,
в тополь врастая спиной,
Таня взлетает, глаза закрывая,
первой недетской весной.

Лето в лопух и крапиву украсит,
лето омоет дождем.
…мчится состав по невидимой трассе
…светится окнами дом

…свадьбу играют – гармошка доносит
пьяных частушек хип-хоп
….где-то хоронят, съезжают, привозят,
крестят то спины, то лоб…

Все это где-то, а здесь за сараем –
сумерки, мертвый хлам,
пьют алкоголики, дети играют,
тополь их пухом своим осыпает
и осыпается сам.


А мужики по-соседски сойдутся
с дружбой пилой, с бутылем,
спилят под корень, распилят, напьются.

В общем, как можем, живем.