Небосвод разлук. О любовной лирике И. Бродского

 Медленно, преодолевая годы и десятилетия (первое стихотворение с посвящением М.Б. датировано 62-м, последнее – 89-м годом), обретала его Муза черты реальной земной женщины. Вначале был только пейзаж за окном, перечеркнутый крестом оконной рамы, да убогий интерьер комнаты, где поэт впервые «обнял эти плечи». Да еще хруст устриц, которые она любила. Она – возлюбленная поэта, давшая ему слух, вложившая голос «в сырую полость рта», даровавшая зрячесть:

Так оставляют след.
Так творятся миры.
Так, сотворив, их часто
Оставляют вращаться,
расточая дары.
Так, бросаем то в жар,
то в холод, то в свет, то в темень,
в мирозданье потерян,
кружится шар.

Так была сотворена новая звезда на небосводе русской поэзии – звезда по имени Иосиф Бродский. Сотворена – и брошена в холод мироздания, где, распятая между любовью и безумием потери, рождалась вне воздуха родной речи, в пустоте эмиграции его поэзия, полная болью разлуки, которая силой и остротой своей «вытесняла действительность, равную не печальной судьбой, а простой архимедовой правдою».
В чем же эта «простая правда»? Не только в непреодолимости расстояния и времени, когда становится ясно, что «небосвод разлук несокрушимей потолков убежищ». Не только в обжигающей правде измены, когда «от судьбы, от жилья после тебя – зола, тусклые уголья». Но и в несокрушимой силе памяти, преодолевающей все. И ей действительно «повезло», этой рыжей менаде, которая рисовала тушью в блокноте и была неравнодушна к люля  и финикам больше, чем к поэту:

... где еще, кроме разве что фотографии,
Ты пребудешь всегда без морщин, молода, весела, глумлива?
Ибо время, столкнувшись с памятью, узнает о своем бесправии.
Я курю в темноте и вдыхаю гнилье отлива.