Надежды молодости 1953-1965 гг

  В апреле 1953 г. я отлично защитил на кафедре генетики и селекции Ленинградского Университета дипломную работу с анализом расщеплений по окраске цветка льна в попытке проверить данные И.М.Полякова по опылению смесями пыльцы  и многоотцовости.  Оппонентом была сотрудник кафедры Н.А.Чуксанова. Университет я закончил с отличием при двух четверках в дипломе,  по общей селекции и зоологии беспозвоночных.  Я также получил воинское звание лейтенанта,  закончив курс военной кафедры по профилю командир  стрелкового  взвода.  Осенью меня приняли в аспирантуру при кафедре генетики к профессору Н.В.Турбину.  Он дал мне тему с мичуринским уклоном по влиянию условий выращивания на самофертильность ржи. Моя жена Кира поступила в аспирантуру также на кафедру генетики по цитологии к профессору П.В.Макарову.
     Летом 1954 г. я  работал в Старом Петергофе по теме диссертации.  Получил первые данные,  которые сначала пытался интерпретировать в  духе  роли варьируемых факторов среды в определении самофертильности.  Именно так я сделал свой первый отчет о проделанной работе на кафедре генетики. В июле-августе мы вчетвером,  отец,  мать, я и Олег ездили в путешествие на купленном на  деньги, вырученные за нашу дачу в Зеленогорске,  Москвиче  по  маршруту  Ленинград-Луга-Псков-Пушкинские Горы-Харьков-Ялта  и обратно Москва-Торжок-Ленинград.
     24 февраля 1955 г. в клинике Отто на Васильевском острове у нас  с  Кирой родилась дочь Оля. Опыты 1955 г. убедили меня в возможности объяснения полученных ранее данных нечистотой изоляции. Это сначала повергло меня в уныние,  но потом я стал нащупывать реальные подходы к теме по самофертильности. В это время начался мой поворот к настоящей генетике.  Я помню, как  мучился над рефератами по генетике в Реферативном журнале, не понимая их.  Однако после прочтения, точнее штудирования "Курса генетики" Синнота и Денна, данного мне моим учителем доцентом ЛГУ Федоровым (он сохранил эту книгу, как и ряд других,  в период, когда это было небезопасно), а также других книг  и статей,  стал понемногу разбираться в генетике.  Позднее я даже стал нештатным референтом Реферативного  журнала.  Возможно,  что некоторую роль в моем повороте к генетике сыграл приход на кафедру генетики и селекции на место Н.В.Турбина профессора М.С.Навашина. Турбин перешел в Минск, где был избран академиком АН БССР и назначен директором нового Института биологии.  Меня Турбин оформил аспирантом кафедры генетики и дарвинизма Белорусского Университета, хотя фактически я оставался жить и работать в Ленинграде.  Летом мы всей семьей снимали дачу  в  поселке Мартышкино рядом со Старым Петергофом под Ленинградом.
     В начале 1956 года я познакомился в Ленинградском Университете близко со студентом А.С.Юдиным и через него с группой,  занимающейся самостоятельно, но с помощью Федорова,  настоящей генетикой. Я участвовал в постановке генетических задач на дрозофиле,  коллекцию которой выписали из ГДР, в переводах английской литературы по генетике.  После 20 съезда КПСС был потрясен зачитанным на комсомольском собрании изложением доклада Хрущева о  преступлениях сталинского времени. Наверное, в это время начался мой отход от коммунистической идеологии.  В 1956 г.,  в 26 лет я не продлил, как это было принято,  своего пребывания в ВЛКСМ и выбыл из этой организации, хотя годом раньше был секретарем аспирантского комсомольского бюро.  Летом 1956 г.  я заканчивал экспериментальную работу в Петергофе, одновременно занимаясь написанием диссертации.  Кира с Олечкой и бабулей жили на даче в Шувалово. В начале сентября я приехал в Минск. Ехал на поезде с пересадкой в Вильнюсе и его осмотром. В Минске поселился в общежитии Университета около вокзала.  С ноября меня зачислили младшим научным сотрудником отдела генетики Института биологии АН БССР. Помню, как я ходил пешком несколько километров от общежития до Академии наук. В конце года вышла из печати моя первая статья  по  генетике  самофертильности ржи в Докладах АН СССР,  представленная академиком Сукачевым по рекомендации академика АН БССР А.Р.Жебрака. 
     В феврале 1957 г.  я ездил из Минска в Ленинград, а весной ко мне в Минск переехали Кира с Олей. Мы сняли комнату у некоей Дуси на Волочаевском, 19 в Сельхозпоселке,  недалеко от Академии.  Потом переехали на другую квартиру,  затем на третью. 20 июня я защитил диссертацию на степень кандидата биологических наук по теме "Генетика самофертильности ржи в связи с условиями выращивания".  На защиту я едва не опоздал, т.к. забыл дома костюм. Пришлось бежать домой, залезать в закрытый дом через окно и снова бежать обратно в Академию.  Оппонентами у меня были проф. А.Р.Жебрак,  с которым я подружился,  какой-то ржаник Смирнов из Института земледелия,  уехавший перед защитой,  и профессор  Маштаков, назначенный третьим оппонентом из-за отъезда Смирнова. Голосовали единогласно за.  К защите я подошел сформировавшимся классическим генетиком, так  и  не  ставшим мичуринцем.  Утвердили меня в степени быстро, всего через четыре месяца.  Кира поступила  работать  младшим  научным сотрудником в лабораторию Жебрака.  Летом Олечка жила вместе с бабулей на даче недалеко от Минска.
     Летом 1958 г. Кира защитила диссертацию на степень кандидата  биологических наук.  Я  помню,  что в тяжелое время подготовки ее диссертации у Киры впервые обнаружилось маниакальное состояние.  Это вызвало  напряженные отношения между нами. Кира часто ездила в Москву, Ленинград. Олечку мы носили (я сажал ее на плечи) в академический детский  садик.  Кажется, весной этого года я выступил на конференции по отдаленной гибридизации в Главном Ботаническом Саду в Москве с небольшим сообщением о  генетическом контроле  самонесовместимости.  Это  было  мое боевое крещение, позволившее познакомиться с московскими генетиками,  Прокофьевой-Бельговской, Бреславец  и другими.  Где-то осенью,  выполняя настоятельную просьбу редакции стенной газеты института,  я написал вместо требовавшейся заметки стихи-басню.
 В сентябре мы вчетвером, папа, мама, Кира и я, совершили путешествие на Москвиче из Минска через  Слуцк-Гомель-Чернигов-Киев-Полтава-Красноград-Бердянск. В  это время Олечка с бабулей отдыхали на даче в Бердянске.  Из Бердянска мы с Кирой проплыли на пароходе "Котовский" до Ялты.  В Ялте жили в доме у тети Шуры. Путешествовали по окрестностям Ялты, отдыхали у моря.
     В 1959 г. в результате первого маленького поэтического опыта мне  в  начале года дали  комнату  в трехкомнатной квартире по Академической ул., 15 Минска, вместе с семейством сотрудника нашего института Любенкова.  В конце апреля-начале мая я ездил в Ленинград и в принципе договорился о переходе в Институт цитологии к профессору Оленову, генетику классической закалки, ничем не запятнавшему себя в годы гонений на эту науку.  В августе мы,  я и Кира, совершили вместе  с  родителями  путешествие  на  Москвиче  по  маршруту Минск-Брест-Луцк-Львов-Ужгород-Одесса. В Одессе остановились у  знакомой. Из Одессы мы с Кирой поплыли на пароходе "Абхазия" в Ялту и далее в Сухуми.  Из Сухуми перехали в Сочи,  где некоторое время отдыхали. В конце октября  я  со скандалом ушел от своего шефа Турбина в лабораторию цитологических основ злокачественного роста Института цитологии АН СССР и вернулся в Ленинград к родителям на Рылееву 21,  кв.53.  Кира осталась на некоторое время в Минске. В декабре я уже прослушал на кафедре генетики и  селекции  Университета несколько лекций известного специалиста, классического генетика Тимофеева-Рессовского.  К началу зимы Кира нашла обмен нашей минской комнаты на  комнату  в  Ленинграде по Московскому пр., 4, кв.19. После крупного ремонта мы переехали туда.  Кира брала контейнер для перевозки вещей из Минска.  Я  в это время осваивался в лаборатории Оленова,  который предложил мне заняться генетикой раковых клеток.
     В январе 1960 г. я прошел практику по культуре клеток животных в  лаборатории питательных сред Института вакцин и сывороток имени Пастера в Ленинграде.  15 января в роддоме Снегирева на ул.Маяковского у нас с Кирой родился сын Дмитрий. С  конца  января до начала февраля я практиковался в Москве в Институте экспериментальной и клинической онкологии АМН.  Прочитал небольшой курс  генетики группе,  включившей аспиранта из Китая У Миня и сотрудника института Ю.М.Васильева.  Привез в Ленинград из лаборатории профессора Жданова крыс со штаммом устойчивой и чувствительной к сарколизину саркомы 45.  Вместе с тем я не терял интереса к генетике ржи и летом  занялся ее клонированием  у Федорова в Старом Петергофе.  Летом Олечка была на даче с академическим садиком,  куда я ее устроил,  в Заячьем Ремизе рядом со Старым Петергофом,  а Кира с Димой снимали дачу в Мартышкино. В августе я вместе с родителями совершил поездку на Москвиче в Трускавец, где все мы пили нафтусю.  Осенью Кира поступила  работать в Институт радиационной гигиены.
     Весь 1961 год постепенно  втягивался  в  тематику по генетике раковых клеток. Летом изолировал рожь в Петергофе. Олечка ходила в академический садик на Васильевском острове.  Летом она ездила с садиком на дачу в Комарово.  Кира с Димой снимали дачу в Мартышкино. В конце лета Дима остался с моей мамой,  а мы с Кирой ездили в Севастополь-Симеиз, затем в Москву поездом.  В Москве пересели на Курском вокзале на  электричку во Владимир. Во Владимире жили в гостинице, осмотрели Суздаль. От этих лет у меня сохранилось много фотографий, заменивших дневник. Из Владимира мы проехали на автобусе в Мещеру, останавливались в гостинице Тумы,  побывали в Гусе Хрустальном,  Спас-Клепиках,  наконец, приехали в Солотчу, проехали по узкоколейке до Рязани и проплыли пароходом за два дня до Москвы.  В сентябре мы с Кирой плавали на теплоходе по  туристской путевке на Валаам. В декабре Кира с детьми снимала комнату в гостинице Ривьера в Зеленогорске.
     В начале 1962 года я занимался в кружке аквалангистов  на  базе  какого-то военно-морского учреждения. Прошел испытание в барокамере на + 4 атмосферы,  погружался с аквалангом в воду в башне и бассейне. Получил удостоверение спортсмена-подводника.  Год выдался творческий. Я поставил много опытов с культурами,  получил первым в СССР клоны клеток  по Паку,  получил свой штамм крысиной саркомы 45К, поддерживаемый в культуре ин витро и на крысах, нашел хромосомные маркеры. Написал три экспериментальные  работы  для лабораторного сборника.  Втянулся в работу настолько, что иногда работал до ночи. Попал на стезю. В конце февраля был на конференции в Институте радиационной и физико-химической биологии им.  Энгельгардта.  Со здоровьем было неважно, часто болело горло, простужался,  болело сердце,  по ночам голова. Кира опять в стрессовом состоянии писала свои отчеты. Жизнь шла напряженно, на бегу. Оля пошла в школу на канале Грибоедова. ходила в группу продленного дня, училась в музыкальной школе.  Из-за переутомления ее вскоре пришлось взять оттуда,  выхлопотав  академический  отпуск на год.  Дима ходил в ясли на Сенной площади,  весной болел прививочной  корью  из-за  использования бракованной вакцины.  Летом ездил с яслями на дачу в Вырицу. Оттуда мы взяли его досрочно.  Он был травмирован дачей,  плохо спал,  плакал во сне. Зато прекрасно ел, очень важно и помногу, а потом регулярно выдавал продукцию (по терминологии тещи).  Уже в этом возрасте у него обнаружился хороший слух. Я называл его "Головушка с пятнышком", а позднее Мухой. Летом мы с Кирой ездили в Коктебель,  жили в палатке на территории автокемпинга,  путешествовали по окрестным бухтам. Я занимался подводной охотой в маске с ружьем.  Из Коктебеля мы совершили поездки в Старый Крым,  где были на могиле Грина,  и Судак-Новый Свет. Затем проплыли на пароходе в Ростов на Дону, по Волго-Донскому каналу в Волгоград, далее по Волге до Ярославля и домой на поезде.  В конце декабря Кира с детьми отдыхала в Зеленогорске,  снимала комнату. Год был насыщен политическими событиями. Пережили стычку СССР и США по поводу размещения советских ракет на Кубе. Был период, когда опасность войны была так велика, что ночная гроза с молнией воспринималась как начало атомной бомбардировки.
     В начале 1963 года  я  прочитал  напечатанный в Новом Мире "Один день Ивана Денисовича" и позднее "Матренин двор" Солженицына. Повесть поразила простотой  и узнаваемостью лагерных порядков по нашей "свободной" жизни. В это время я стал осознанным антикоммунистом.  Впервые сформулировал для себя необходимость по крайней мере НЭП для страны. Это был также период знакомства с песнями Булата Окуджавы. Во время начавшихся заморозков, гонений  на литераторов и художников-нонконформистов я написал письмо поддержки Евтушенко.  Восстановил свои  контакты  со своим одноклассником  Юрой Меклером, отсидевшим  несколько лет за чтение четырех страниц "Доктора Живаго" Пастернака.  Продолжал активно работать в области генетики раковых клеток. Сделал доклад на конференции по полиплоидии в Ботаническом Институте РАН. Отказался от поездки в Польшу на конференцию по гистохимии.  Получил предложение стать ученым секретарем Института цитологии, но не принял его. Ученым секретарем стал мой товарищ Ю.Б.Вахтин (сын известной писательницы Веры Пановой-И.С.). Проработал "Краткий курс высшей математики" Кудрявцева  и  Демидовича,  а также "Курс высшей математики" для техникумов Зайцева.  Начал походы по маршрутам в пределах Ленинграда и Ленинградской области в районе Красниц. Много упражнялся в игре на гитаре, но так и не освоил ее.  Семья жила насыщенной культурной жизнью. Смотрели исторический  спектакль Акимова "Дракон".  Слушали в Мариинке оперу Лоэнгрин.   В  начале  года удалось устроить Диму в Академический садик на Васильевском острове.  Летом мы снимали дачу в Красницах, где дети жили с няней Евдокией Ивановной. В конце июня родители, я, Кира и Оля выехали на разваливающейся Победе по Киевскому шоссе на юг.  Ночевали на  458-м  км.  в сосновом бору среди земляничника на берегу реки Великой. Затем   проехали   Витебск-Могилев-Чернигов-Киев-Белая Церковь-Одесса-Николаев-Херсон-Каховка-Ново-Алексеевка, где Киру покусала собака. Далее Симферополь,  где Киру кололи от бешенства, Алушта и Судак. Здесь остановились в автокемпинге. Родители с Олей уехали в Алушту, а мы остались.  В Судаке у меня на пляже украли все деньги 45 р. Я послал телеграмму  в  Институт цитологии с просьбой о деньгах и вскоре получил 40 р.  телеграфом. Кира из-за отсутствия средств к существованию несколько  дней  работала посудомойкой в столовой за наше питание. Затем мы переехали в Коктебель  и  вернулись  самолетом  в  Ленинград. Осенью несколько раз ездили на Победе за грибами на Карельский перешеек.
     В 1964 году я начал постепенно отходить от тематики  по  генетике раковых  клеток  и  возвращаться к растениям.  В кризисное время часто уходил из лаборатории, бродил по улицам Ленинграда, совершал небольшие путешествия по Московскому шоссе, по берегам Невы и т.д. Вел переговоры с профессором М.Е.Лобашевым о переходе на кафедру генетики и селекции  Университета и с заведующим лабораторией генетики Т.Я.Зарубайло о переходе во Всесоюзный Институт Растениеводства. Усиленно занимался комнатным садоводством, выращивал гиппеаструмы, лимоны, мандарины, апельсины.  Среди моих интересов тех лет я записал флору, комнатное растениеводство, краеведение и путеществия, впервые обозначил составление родословной. Летом мы снимали дачу в Луге, жили там вчетвером. Я часто путешествовал один и с семьей по окрестностям Луги,  по берегу рек Луга,  Вревка,  Рапотка,  по берегу озер Толони, Череменецкое, Вревское. Познакомился с флорой Лужского района,  определял растения по Нейштадту. Поймал и держал в комнате на даче ежа. Нашел плантацию шампиньонов у Роптей, места белых грибов, малинники. В Ленинграде посетил выставки цветов и плодов,  комнатных растений и аквариумов.  Стал ходить в клуб аквариумистов и цветоводов.  Прочитал там лекцию о генетике  растений. Осенью  мы обменяли с доплатой нашу комнату в коммунальной квартире на Московском проспекте на две комнаты нашего соседа Иосифа Ароновича.  Много ездили  за город на Победе.
     В начале апреля 1965 г. я,  договорившись с Зарубайло, уволился из Института цитологии.  Но когда пришел поступать во Всесоюзный Институт Растениеводства,  зав. отделом кадров не без злорадства сказал мне, что директор Сизов снят и мое зачисление под вопросом.  Однако и.о.  директора профессор Тер-Аванесян, немного покуражившись,  все же оформил меня м.н.с.  в отдел генетики.  В мае я уже сеял яровую рожь, а летом провел обширную изоляцию колосьев. После изоляции мы вчетвером,  я ,  Кира и дети поехали в Крым.  В Ялте остановиться у тети Шуры не удалось.  Я получил место в гостинице Никитского  Ботанического Сада как сотрудник ВАСХНИЛ,  а Кира с детьми уехала в Севастополь, где сняла комнату. Из Никиты я увез в Ленинград много деток кактусов.  Кира вернулась с детьми к началу учебы.  Мой обзор по генетике самонесовместимости,  написанный еще в Институте цитологии,  вышел  во 2-м  номере  нового журнала  "Генетика"  благодаря поддержке ставшего главным редактором академика ВАСХНИЛ  Жуковского.  Осенью  назначенный директором ВИР  Д.Д.Брежнев начал подготовку к созданию трех лабораторий на базе отдела генетики.  Меня также включили в состав редколлегии нового жернала "Сельскохозяйственная биология",  созданного вместо лысенковской Агробиологии.  Но, побывав на первом заседании  редколлегии, где присутствовал также вошедший в редколлегию бывший помошник Лысенко Глущенко, я подал Президенту ВАСХНИЛ Лобанову заявление  о  выходе  из редколлегии. Говорят,  что Лобанов назвал меня за этот шаг мальчишкой. Несколько раньше вице-президент ВАСХНИЛ Синягин предложил мне пост заместителя главного  редактора журнала "Сельскохозяйственная биология", что обещало квартиру и лабораторию в Москве. Однако моя беспартийность и нежелание переходить на оргработу после только что обретенной свободы творчества в любимой области науки  оказались  непреодолимыми  препятствиями к  переходу  в Москву.  В этом году состоялся также Учредительный Съезд Всесоюзного Общества Генетиков и Селекционеров в Москве.  Я был в числе учредителей  и публично выступил против пункта о принятии коммунистической идеологии в качестве руководства к действию общества. Собрание меня не поддержало,  кроме нескольких человек, включая профессора Раппопорта (будущего члена-корреспондента РАН), но позднее этот пункт тихо исчез из Устава ВОГиС. Весь год я занимался комнатными цветами, продолжал путешествовать по маршрутам в черте Ленинграда.  Посещал выставки цветов, знакомился с бывалыми людьми.
   Для меня 1965 год был годом окончания какого-то важного периода жизни, периода исканий своего дела. Я попытался найти себя и в генетике раковых клеток, и в жизни вне Ленинграда, и в постепенном становлении моей семьи. К 1965 г. я, наконец, определил для себя область своей долгосрочной деятельности в науке, ею стала генетика растений. Я вернулся в Ленинград из Минска и нашел себе постоянное, свое место работы, Всесоюзный Институт Растениеводства. В нем я чувствовал себя вполне комфортно. Мои взгляды на жизнь, историю, политику также приобрели известную завершенность. Моя семья была построена. У меня росли дочь и сын. Теперь будущее мое зависело только от моего труда и от моего терпения.