На крыше

через лаз - и  на крышу, согбенным китайским кули,
вдоль всего горизонта лежат, как большие медведи,
киммерийские горы - по  шкурам вкрапления меди,
а в дыхании запахи моря, травы и земли.

над моей головою - вся роскошь темнеющих бездн:
как серьга азиатская, месяц качается справа,
и - прибоем ночным - разноцветных созвездий орава
бьет в стрелу минарета, как в белый косой волнорез.

тут цветение, жар листопада и скудость снегов
чередуют эпохи и царства - взошли да иссякли,
и скорлупки, приникшие к склонам, - саманные сакли-
все колеблют неверное пламя своих очагов.

над ладонью долины склоненная роза ветров,
словно  вечный цветок,  над татарской глухой деревушкой,
только моря вздымается грудь,  -засыпает Алушта,
и в густеющей  тьме исчезают границы миров.

оба райские сада смешались - рукой достаю,
и плывет моя  крыша, ночной обитаемый остров,
и ранением в сердце - сквозным, проникающим, острым,
обессилена так, что почти на ногах не стою.