Фиговиана

    Сан Саныч тупо разглядывал свой кукиш, который он зачем-то сложил над правым запястьем.  Кукиш, в свою очередь, угрюмо взирал на его водянистые глаза и угреватый нос. Потом, будто очнувшись, дальше протиснул большой палец между средним и указательным так, чтобы высунулась вся его подушечка с характерным бугорком у основания:
    – Чо зыришь? – растягивая каждый слог, неожиданно произнес кукиш, используя безымянный палец и мизинец ретранслятором…
    Сан Саныч обалдел. Он когда-то читал про нос, который покинул лицо своего хозяина и занял его место по службе. Но то был художественный вымысел. А это собственный кукиш, да с такой наглостью...
    Сан Саныч попытался было раскрыть правую ладонь, но кукиш не раскладывался, а наоборот, стал еще монолитнее. Комбинация из пальцев напоминала скуластую физиономию бойца без правил на свёрнутой шее.
    – Зря пытаешься! – вновь проговорил кукиш, – Если хочешь, чтобы с тобой не случилось то, о чем ты сейчас подумал, слушай сюда…

    Александр Александрович Кукит человеком был неглупым, но не так, чтобы большого ума, а если откровенно, еще и гадким. Язык его мог без устали толочь воду в ступе, ежеминутно меняя направление и смысл словесного потока. Мало того, эти изменения четко реагировали на выражение глаз собеседника и нащупывали тот ход суждений, который делал их взгляд удовлетворенным. Последнее оказалось востребованным.
   Детство Кукита относилось к тому счастливому времени, когда пионер-герой Павлик Морозов был для ребятни образцом чести в семейных отношениях, а Мальчиш-Кибальчиш – примером стойкости перед напором буржуйского капитализма. Однако, детство это омрачалось одним филологическим казусом: он носил фамилию Кукиш, и в классном журнале для убедительности в ней подчеркивалась буковка «ша». В те времена, когда писали перьевыми ручками, буквы «ш» и «т» в словах выглядели почти одинаково, поэтому для их отличия у «ш» ставили чёрточку снизу, а у «т» сверху. Это так, чтоб было понятно. Как трансформировался Кукиш в Кукита, мы расскажем позже, но с фамилией Кукиш Сан Санычу пришлось настрадаться.  Причем обижали не только сверстники.  Бывало, учителя, вызывая мальчика к доске, не ограничивались просто фамилией, а обязательно произносили одну и ту же, как им казалось, очень остроумную, фразу: «Покажи-ка нам, Кукиш,…», потом делали многозначительную паузу и заканчивали пытку продолжением в зависимости от преподаваемого предмета.
   Подобные экзекуции, разумеется, наложили отпечаток на формирующуюся детскую психику и выработали ряд вредных привычек… Например, держать кукиш в кармане. 
    В младших классах он терпеливо сносил выходки педагогов.  Но где-то в классе шестом это его окончательно достало. При очередном вызове к доске, Кукиш достал из кармана кукиш и ткнул математичке прямо в нос. Та заблажила и почему-то обиделась, но острить перестала. Постепенно перестали острить и остальные учителя. Правда, у одноклассников появилась устойчивая двусмысленная дразнилка: «Кукиш, покажи-ка свой кукиш».
    Последний факт подвигнул свести к минимуму общение в собственном кругу и искать внимания у балбесов постарше. Здесь ему сопутствовала удача, и Кукиш достаточно быстро втерся в их компанию, шестеря по мелочам и подтыривая у отца папиросы.  Фамилии у него там никто не спрашивал.
    Окончание школы совпало с эпохой перестройки и переделом страны реального социализма в страны капиталистического беспредела. К этому моменту Саня умудрился сменить фамилию Кукиш на малопонятную, но уже не такую обидную – Кукит.
    А случилось это так. Заполняя соответствующую графу при получении паспорта, он не подчеркнул в анкете буковку «ша».  Паспортистке не пришло даже в голову, что может быть такая фамилия «Кукиш», поэтому «ша» она прочитала как «тэ», что и впечатала в документ.  Проверяя данные, переродившийся в Кукита Кукиш, сдерживая радость, сопротивляться этой нежданной новации не стал и в паспорте оставил всё как есть.
     Наступившим вокруг новациям не стали сопротивляться и его друганы-балбесы.
     Они, как один, побрили необременённые знаниями головы, подкачали мышечную массу и отправились крышевать торговые точки, пункты питания и прочие места обирания коренного населения и гостей столицы.
     Бывшие пионерки из неблагополучных семей, следуя аксиоме «пионер – всем ребятам пример», гурьбой повалили примериваться к ребятам, зарабатывая так на пропитание и на кое-что одеть. В среде девушек, отвечающих глянцевым стандартам, любовь тоже полностью перешла на коммерческую основу и чувства рассматривались как пережиток прошлого.
     Несмотря на общие тенденции, Саня Кукит оставался консерватором. Бриться наголо не стал, не стал одеваться и в китайский «addidas», а напротив, носил костюмы, ходил в глаженых брюках, чистых ботинках и свежих сорочках.  Помогали ему в этом бывшие пионерки.
     Будучи человеком ушлым и предприимчивым, он собрал с помощью балбесов разрозненные отряды пугливых ичепешниц и объединил их в мощный батальон. Все были довольны. Балбесы – бесплатным обслуживанием, пионерки – относительной безопасностью, а он сам – процветающим бизнесом. Хотя кукиш, как и в период унизительного детства, по привычке находился в пустом кармане правой брючины, остальные его карманы пусты отнюдь не были. 
     Вскоре же подфартило ещё больше. Как-то раз оказался он совершенно случайно в одном дорогом ресторане с очень красивой барышней, которую сдавал в лизинг исключительно в качестве специалиста по консумации и сопровождающей без интимных услуг. Это была кареглазая шатенка с великосветскими манерами и хорошей наследственностью. Подрабатывала она, учась в университете на философском, исключительно для удовольствия и накопления связей.  Звали девушку Елена Небрежная.
    Они сидели на небольшом возвышении, и её томный взгляд лениво гулял по залу, на  полуоткрытых губах с жемчужным рядком зубов играла легкая улыбка, выражая нежность и неприступность, правая рука ласкала своими утонченными пальчиками тугой пик вершины левой молочной железы, едва прикрытой лоскутком декольте, подвешенным на спадающей с ямочки плеча тесёмке. Такая картина не могла не приковывать мужских взоров.
     Парочка была замечена. В это фешенебельное место обычно спускался пообедать столичный мэр. Разумеется, глаза высокого чиновника сразу взяли в фокус неотразимую фемину…   Но кому она дарила свое общество, было тоже интересно.
     Два качка пригласили молодых людей за стол начальника, и жизнь предприимчивого сутенёра  круто поменялась. Бизнес, в сущности, оставаясь тем же, перешёл на другой уровень. Его друзья-балбесы трансформировались в хорошо вышколенных менеджеров (кто не сдал экзамен, тот отсеялся), девицы прошли курсы повышения квалификации. Для этого контингента Саня стал Александром Александровичем.
     Все у него шло как по маслу. А с продажи Ленки Небрежной в жёны хозяину крупнейшей барахолки из окружения столичного градоначальника Саня, соответственно, приобрел и новый статус.
     Ленка оказалась не только по-восточному покладистой женой, но и не лишенным таланта менеджером. По-славянски сдержанная, она не устраивала скандалов своему любвеобильному пупсику за восточные привычки, а наоборот, всячески поддерживая его имидж доброго семьянина и честного человека в глазах представителей крупного бизнеса, создала условия для умножения его и так немалого капитала.
     Надо сказать, что не забыла она и о себе, но об этом мало кто знал.  Много лет спустя, в процессе развода она умудрилась действительно развести своего, ничего так и не понявшего благоверного на более чем половинное состояние, оставив его с таким горбатым носом, что кавказские вершины от Каспия до Чёрного моря отдыхали. Но это уже другая, более поздняя, история, а тогда дела Кукита в гору пошли сильно.
      Учитывая практически круглосуточную занятость акул нарождающегося капитализма, текущий спрос на Ленок оказался в стране велик. И для удовлетворения этого спроса Саня был вынужден военно-половое формирование бывших пионерок преобразовать в институт благородных девиц с соответствующим набором педагогов и тренеров. Мастер-модель он слепил с Ленки Небрежной и штамповал невест по её образу и подобию, подбирая под заказчика только длину и цвет волос.
     Работа эта требовала тщательной подготовки и аккуратности, так как в пучине бизнеса представители деловой фауны периодически подвергались отстрелу дайверами и начинали шарахаться при виде рыболовных снастей. Но зато, попавшись в сеть кукитской русалки, трепыхались недолго. Девушки с тёмным прошлым очень дорожили светлым будущим, которое им подарил Саня, и поэтому честно платили ему десятину от своих регулярных приходов, покрывая ещё и прежние на себя расходы. Здесь срабатывало не только чувство благодарности, ибо Саня не был человеком беспечным: он надёжно хранил разные эпизоды жизни периода становления своих «невест» на электронных носителях, которые, естественно, могли оказаться и в открытой сети, случись что-нибудь непредвиденное.
     Более того, собирая видеоматериал на своих воспитанниц, Александр Александрович накопил обширную коллекцию уникальных сюжетов с участием политических и финансовых тяжеловесов.
     Об этом хобби услужливого сводника знал только мэр. Как-то перед выборами на второй срок Саня показал ему «шалости» одного серьёзного конкурента, и начальник воспользовался этим в предвыборной гонке. Подсчёт голосов превзошёл все ожидания, хотя конкурент действительно имел реальные шансы.
      После очередной инаугурации А.А.Кукит из сомнительного бизнесмена превратился в столичного чиновника с хорошими перспективами. Правда, прежнее дело он тоже не забросил: оно помогало ему обзаводиться полезными знакомствами и дружескими связями в неформальной обстановке. Разумеется, расширялась и картотека видеосюжетов. И было для чего. Патрон частенько на кого-нибудь заказывал компру.
      Недаром говорят: «Каков поп, таков и приход». Шли годы. Город окончательно утратил статус промышленного центра и превратился в один большой рынок. А суета в коридорах столичной власти, избалованной вниманием рыночных воротил, приобрела солидность. Единственным осязаемым продуктом деятельности разросшегося административного аппарата и многочисленной армии офисных работников всех мастей стала коллоидная масса с устойчивым миазматическим запахом, называемая в простонародье говном.
      На этой удобренной почве корневая система столичного мэра разрослась до небывалых размеров.  Если над поверхностью земли его мощный ствол возвышался немногим выше метра с кепкой, то невидимыми сверху щупальцами корней он дотягивался практически до всего, что сулило выгоду и укрепляло власть… и не только в столичном регионе. Под крылами такого могучего старца карьера Александра Александровича не имела препятствий для полета ввысь и, разумеется, для использования служебного положения в целях личной выгоды..

     Однако, отвлеклись. Вернёмся ненадолго к тому злополучному дню, когда кукиш Сан Саныча начал самостоятельную жизнь и неожиданно заговорил.
     – С этого дня мы займёмся твоим перевоспитанием, и ты начнёшь жить честно и благородно … – продолжал свой монолог кукиш.
     Несмотря на фантастичность ситуации, Сан Саныч было подумал: «Кто это мы?»
     Но кукиш, снова угадав его мысли, уточнил:
     – Надеюсь, мужик ты неглупый и понимаешь, что все мы, то есть твои органы и части тела, обмениваемся информацией о мыслях, которые приходят тебе в голову. Исключение пока составляет лишь антипод мой – левая рука. Она слишком подвержена твоим обретённым инстинктам и большая индивидуалистка. Всякую мелочь, вроде селезёнки и желчного пузыря во внимание не берём; они нас мало волнуют и пусть себе обеспечивают твою физиологическую жизнедеятельность. А с мозгом мы в дружбе. Поэтому я первый узнаю о том, что ты собираешься сделать и решаю, производить это действие или нет.
     Сан Саныч обалдел во второй раз. С одной стороны, он видел своими глазами, что происходящее не бред, а с другой стороны, без малейшего сомненья осознавал, что это полный бред, воплощённый в реальность. У него закралось подозрение, будто мозги его тихо съезжают. Мозги, однако, имели другое мнение.
     – Послушай! – наконец выдавил он и, удивляясь факту вербального общения с собственной правой рукой, обратился к кукишу. – Может, всё-таки договоримся? 
     – Я тебе что? Гаишник? – донеслось из щели над мизинцем. – И вообще, я посоветовал бы автору этой белиберды именовать меня с большой буквы!
     Учту…
     Не обратив внимания на окончание фразы, Сан Саныч продолжил:
      – Ну, а если я вдруг… – он хотел было высказать свои соображения на тот случай, если у него действительно съедет крыша и станет он абсолютно недееспособным и какой тогда с него толк.
      Но Кукиш не дал закончить мысль, с размаху больно ткнул большим пальцем в его сальный нос и, крутанув им, просипел: 
     – На-кося, выкуси! Ничего с тобой не случится! Будешь подчиняться мне как миленький! –     После чего неожиданно разложился.
     Сан Саныч пытался его снова собрать и чего-то ему объяснить, но тот упорно не поддавался, и все доводы Сан Саныча уходили в пустую ладонь, которая на нытьё не реагировала.

     Весь вечер и вся последовавшая за этим малопонятным событием ночь прошли в тревожном ожидании. Особенно обидно было носу, когда-то почти римскому, а с возрастом разжиревшему, до сих пор переживавшему унизительный тычок. В тягостном сне эти боль и досада усилились, а Кукиш то увеличивался, то расплывался, то превращался в перетекающие субстанции, как на картинах Дали, и в вязкие угнетающие мысли.
     Утром на службе ночной кошмар обратился в реальность.
     Работая в столичном правительстве, Сан Саныч дослужился до должности министра, управляющего культурным наследием и памятниками старины. Работа была ответственная и творческая и охватывала всё, начиная от вполне обустроенных музеев и заканчивая полуразрушенными усадьбами. Основная задача его конторы состояла в том, чтобы на глазах широкой общественности незаметно провести отчуждение у государства земли под памятниками зодчества в пользу конкретных толстосумов. Особенно ценились объекты культурной недвижимости в пределах исторического центра. Там инвесторы не скупились, и градоначальник был очень удовлетворён работой своего воспитанника. В результате точечной застройки, вместо классических старинных двориков и двухэтажных строений, над городом нависли эклектические монстры самой загадочной геометрии. А состояние личных и безналичных счетов участников неуставных отношений несметно раздувалось после каждой операции и не умещалось в головах рядовых обывателей.
     На утро Сан Саныч, по негласному указанию СамогО,  назначил встречу известному бизнесмену для обсуждения очередного проекта, детали которого в процессе как бы светской беседы изображались на шильдиках циферками с ноликами, после чего тут же отправлялись в уничтожитель.
     Когда гость вывел на бумажном квадратике астрономическую сумму – дело того стоило – и левая рука привычно разместила её пред очи Сан Саныча, правая ладонь возмущенно сложилась в кукиш и сунула его в лицо инвестора. Это случилось настолько неожиданно, что последний растерялся и с перепугу дописал ещё ноль. Таких запредельных сумм ни Сан Саныч, ни даже Сам в своей практике не встречали, так как всё уже имело свою цену. Но Кукиш не успокоился и снова издевательски описал дугу перед носом гостя. Левая рука попыталась смягчить ситуацию. Она трясла ладонью, потом попыталась Кукиш закрыть. Но что можно сделать одной левой? И фига вырвалась снова, а язык словно прирос к нёбу и не давал Сан Санычу ни слова сказать в оправдание. Возмущённый наглостью чиновника, посетитель, поднявшись, резко отбросил стул, угрожающе произнес: «Мы решим этот вопрос на другом уровне!» и грубо хлопнул за собой дверью.
     Тут-то Сан Саныч и понял, что Кукиш зря слов на ветер не бросал. Всё его естество сопротивлялось проводить запланированную встречу в желаемом направлении: мозги отключились, язык отнялся, даже лицевые мышцы начали корчить обезьяньи гримасы…  Из всего организма только левая рука была его союзницей. Остальные органы будто сговорились мешать… но спровадив бизнесмена, тотчас пришли в норму и функционировали  как ни в чём  ни бывало.

     Левая рука, как говорят в народе, – рука берущая. По этой причине именно она у Александра Александровича постоянно находилась на дежурстве, и именно ей приходилось принимать благодарности и вознаграждения, быстро пряча их от посторонних глаз. Да и какая из частей его тела могла бы ещё это сделать? Саня был левшой, и, если помните, по детской привычке правая рука у него почти всегда была занята тем, что держала в кармане кукиш. И потому именно левая взяла на себя роль добытчицы, и именно из этого факта берёт начало духовный конфликт между членами и органами телесной оболочки Сан Саныча.
     Отношения между правой и левой руками испортились не сразу. Негатив накапливался постепенно, и, как ни странно, конфронтация возникла благодаря телевидению.
     Телевизор у Сани работал непрерывно – и когда он ел, и когда он писал (не перепутайте с писал), и когда он просто сидел. Эта привычка укоренилась ещё в ранние школьные годы, где, обделенный дружбой, он старательно убивал свой досуг, бессистемно переключая каналы вещания. А что там показывали и о чём там говорили, его не парило.  Как и положено левше, пульт находился в левой руке, правая же ладонь, обычно сложенная в расслабленный кукиш, валялась на столе без дела. А что ей ещё оставалось?
     А оставалось ей только смотреть телевизор. В отличие от мозгов хозяина, Кукиш внимал всему, что сливал сбросивший цензуру экран. И если в шальные девяностые из него выплёскивалась сплошная мокруха и порнуха, то в начале нового века, особенно его второй декады, эфир официальных каналов начал затачивать внимание граждан на поиск национальной идеи. А та, ввиду дефицита альтернатив, быстро нашла вечно дежурную тему «борьбы с коррупцией и взяточничеством», причём «без исключения» по всем вертикалям и горизонталям власти. 
    Такие же метаморфозы произошли и с Кукишем. Если в шальных девяностых он очень увлекался жанром «ню», содействуя в этом не лишённым приятственности процессе своему владельцу (от крови, даже в фильмах, подкатывала тошнота), то теперь смыслом его существования стало искоренение коррупции и взяточничества…  Хотя бы не в целом по стране, а в имеющем место отдельном случае – к примеру, в своём хозяине… «Правая рука должна бороться за правое дело!», – справедливо рассудила правая рука. И вот она, сжатая в мощный кукиш, показала себя на описанной выше встрече.

     После ухода оскорблённого бизнесмена всё покатилось в тартарары. Мэр вставил министру Кукиту такой арбуз взамен упущенного, что мало не показалось.  Некоторое время Сан Саныч ещё пытался реабилитироваться. По-прежнему функционировал институт благородных девиц, и левая рука исправно принимала десятину. Продолжался сбор необлагаемых налогом дисконтов и откатов с ранее запущенных проектов. Но новых, инновационных прорывов в его деятельности больше не наблюдалось. 
     Более того, на совещаниях шеф глядел на него зверем, к себе не вызывал и ничего не поручал. Все его текущие доходы, появляясь, тотчас подвергались изъятию мэрскими нукерами в счёт погашения профуканного арбуза.
     По сути, Сан Саныч был выброшен из хозяйственно-финансовых схем столичного правительства, хотя, пока на нём что-то замыкалось, с должности его не сняли. Ему ничего не оставалось делать, как сидеть, сложа руки и ничего не делать. И он неподвижно сидел часами и ждал своей судьбы, в раздумьях сомкнув ладони и перебирая пальцы.
     Как многие чиновники, лишившись социальной значимости, Сан Саныч крепко запил. А приняв очередную дозу, с пьяной безучастностью впяливался в прикрученный к стене телик с очередной чернухой, положив подбородок на сложенные в замок руки, упёртые в подлокотник кресла.
     Вдруг внимание привлекла информация экстренного новостного выпуска. В ней сообщалось, что указом высшей государственной инстанции столичный градоначальник досрочно снят с занимаемого поста за утрату доверия. Серенькая душа Сан Саныча на мгновение возликовала, и у него появилась надежда. Новое руководство непременно учтёт его разногласия с шефом. Однако при следующем сообщении он схватился за сердце: органам прокуратуры поручено провести проверку всех сделок с объектами, представляющими историческую и культурную ценность, и тщательно расследовать законность совершённых операций с недвижимостью и землеотводом.

***

      Медсестра была хорошенькая. Время от времени она заходила в люксовую палату Сан Саныча, поглядывала на показания приборов, что-то подкручивала на капельнице. Изящно примостив бедро на краю койки, приподнимала его голову и, прижимая носом к теплой ложбине выреза на груди, поправляла выбившуюся из-под больного подушку. Ему ничего не оставалось делать, как лежать, сложа руки и ничего не делать. И он неподвижно лежал сутками и ждал своей судьбы, в раздумьях сомкнув ладони и перебирая пальцы.   
      Воссоединившись, сомкнутые ладони испытывали сначала прежнюю взаимную неприязнь. Однако мало-помалу ласковые прикосновения подушечек и пальцев обеих рук начали доставлять друг другу легкое удовольствие. И если правая ладонь ещё некоторое время складывалась в кукиш, чтобы поставить на место воспылавшую чувствами левую, то пальчики левой в ответ ласково приобнимали его и поглаживали. В конце концов, Кукиш сдался нахлынувшим чувствам, раскрылся и бросился в её объятия. Они крепко прижались друг к другу на груди Сан Саныча и страстно переплелись пальцами. В организме А.А.Кукита (урождённого Санечки Кукиша) впервые наступила полная гармония.
      Левая и правая ладони так и оставались сцепленными в объятиях друг друга, когда в уютном пристанище высокого чиновника заколачивали крышку. Ничего, кроме распоротого сзади костюма, такой же сорочки и галстука Сан Санычу там не понадобилось.   

Давид Мепуришвили
26 августа – 30 сентября 2012г.
 с.Мышецкое