Нелли

На Чикаго спустилась ночь,
в голове и над ней – ни зги,
к тонкой раме прилеплен скотч
от суровой, ночной пурги.
Ни еще, ни уже – метель
облепила небесный свод,
холодеет моя постель,
и кривится замерзший рот.

И кривится замерзший куст:
подоконник давно разбит.
(теплотой твоих синих уст
я навечно теперь обвит).
Почему-то отдернут гвоздь,
и сквозь раму прорвался снег;
я немой, полуночный гость;
я зашел, чтоб найти ночлег.

Башня Сиэрс вошла в асфальт,
на 103-м балкон повис,
я беру свой убогий альт
и сажусь на его карниз.
На балконе стекло и лед,
весь Чикаго горит во тьме.
(помни, Нелли: лишь тот живет,
кто сто раз умирал в себе).

Проползая – струна к струне –
мой смычок порождает звук.
(я готов был сгореть в огне,
чтоб твоих прикоснуться рук).
Но, мерцая, маяк погас,
Мичиган одолела тьма.
(я б на Вы, Вами, Вам, за Вас,
но Вы стали на «ты». Сама).

Ты болтала о Башне так,
словно Бог был пред ней ничем.
(ну а я – раб, игрок, дурак,
не сумел распознать, зачем).
Ты болтала, а снег дрожал,
и темнело на Уэйкер Драйв,
ты сказала, что без гроша,
и забилась под книжный шкаф.

Разозлившись, я вышел в дверь,
погасив за собою свет,
ты лежала во тьме, а в ней
никого, кроме бесов, нет.
Я пошел до Эйт-стрит пешком
и ударил смычок об альт,
ты тем временем вниз мешком,
как и Башня, вошла в асфальт.

Так кричи же земля, viva!
твоя речка течет в исток.
(помни, Нелли: струна жива,
только если на ней смычок).
И чуть-чуть оступился шаг,
промахнувшись меж твердых плит,
(помни, Нелли: все прах и рак.
Только сердце любви – гранит).

А еще, Нелли, помни, что
расколовшись об тонкий лед,
ты из нечто вошла в ничто,
где никто никого не ждет.   
Ни еще, ни уже – и я
снова ставлю смычок на альт.
Твое сердце разбил не я.
Твое сердце разбил асфальт.