Восемьдесят одна копейка

                Восемьдесят одна копейка

– А скажи мне, Дима, отчего у Валентина Павловича, у человека, достигшего стольких чинов и званий, такое странное прозвище? – спросила я брата.
–  Понимаешь, чины и звания приходят и уходят, – ответил брат. – А прозвища только приходят. Раз и навсегда. Непостижимая, казалось бы, прочность их, легко объясняется. В прозвищах всегда схватывается самая суть, самая сердцевина человеческой души. Я расскажу тебе историю происхождения этого, как ты выразилась, «странного» прозвища. Я не нахожу его странным, напротив, странно было бы ему не возникнуть и пиявкой не прильнуть к нашему герою. Было это сорок лет назад. Валентин Павлович, представь себе, тогда был просто Валькой и, на момент обретения прозвища, работал вожатым в пионерском лагере. Однажды он объявил ребятишкам о предстоящей поездке в областной центр и попросил сдать на проезд в электричке по восемьдесят одной копейке. Дети отдали ему деньги и стали  ждать назначенного срока. Подчиняясь  неодолимому зову фруктового мороженого, они рвались в дымный промышленный город. Но поездка почему-то не состоялась, а деньги Валька почему-то не решался вернуть. Дети робко напоминали, но вожатый каждый раз отвечал, что вот-вот отдаст, выдвигая при этом все новые, непонятные детям, причины придержки финансовых их интересов. Лагерная смена подходила к концу и дети становились настойчивей, теперь они уже бегали за Валькой, безнадежно выкрикивая: «Отдай восемьдесят одну копейку! Где восемьдесят одна копейка? Отдай!..»
 –Я не знаю, куда делись деньги, – продолжил брат свой рассказ, –  да и мое ли это дело? Знаю только, что в последний день вожатый спрятался, и ребята разъехались, так и не получив причитающуюся им сумму. Но когда в лагерь прибыла другая смена, другие дети, уже называли Вальку «Восемьдесят одна копейка»…  В глаза и за глаза. –
  Брат замолчал, а я представила себе жалобный звон детских голосов, приниженно просящих у взрослого человека собственные свои копейки. Мне показалось, что холодные озерные воды, и высокие сосны, и высокие небеса, и все строгое великолепие уральской нашей природы, хранят этот звон до сей поры. – Сорок лет, бог ты мой, сорок лет человек носит прозвище «Восемьдесят одна копейка»… Да есть ли в мире сокровища, за которые можно добровольно пойти на такое…– Подумала я. –Сорок лет срок ничтожный для восстановления, однажды оброненной, чести,– словно услышав течение моих мыслей, отозвался брат. – Сорок лет срок ничтожный. Сорок лет Валька, ступенька за ступенькой, забирался наверх, даже и не подозревая, что сделайся он хоть королем, для меня и многих других людей он все равно Восемьдесят одна копейка.  И все тут. Прозвища только приходят. И хранят, схваченную раз и навсегда, самую суть, самую сердцевину  человеческой души…–               

27 мая 20012