Николай неоцененный

«Россия - держава могущественная и счастливая сама по себе; она никогда не должна быть угрозой ни для других соседних государств, ни для Европы. Но она должна занимать внушительное оборонительное положение, способное сделать невозможным всякое нападение на нее».
Николай Первый

Человек, занимавший российский престол более тридцати лет, никогда не мечтал о короне. Да никто и предположить не мог, что третий по старшинству сын императора Павла сам станет императором. Николай родился уже после смерти своей великой бабки Екатерины, его воспитанием всецело занималась мать и приглашенные ею наставники, отца он почти не помнил, к старшим братьям относился с почтением и уважением.
Но… человек предполагает, а Бог располагает. Ни у Александра Павловича, ни у Константина Павловича не было законных наследников мужского пола. К тому же российская корона Константина ни капельки не прельщала, слишком уж страшной оказалась судьба его отца, убитого самыми близкими людьми. К тому времени, как Николаю исполнилось тридцать лет, он был членом Государственного Совета, генерал-инспектором армии по инженерной части и командиром гвардейской дивизии.
Женатый по любви на красавице-принцессе Шарлотте Прусской, счастливый муж и отец троих детей внезапно оказался перед выбором: трон или смерть… всей его семьи. Трудно упрекать его в том, что он выбрал первое. И несправедливо попрекать тем, что впоследствии он на дух не переносил и жестко преследовал любое проявление смуты.
Впрочем, обо всем по порядку.

Николай родился 6 июля 1796 года в Царском Селе. Он был третьим из пятерых сыновей императора Павла I и императрицы Марии Федоровны. Он рос отдельно от старших братьев Александра и Константина, родившихся чуть ли не на 20 лет раньше.
Ни Николая, ни его младшего брата Михаила не готовили к престолу: их ждала исключительно военная карьера. Сразу после рождения великий князь Николай Павлович был записан на военную службу – полковником. Через четыре года мальчика назначили шефом лейб-гвардии Измайловского полка, и с тех пор Николай носил только измайловский мундир.
Образование и воспитание Великого князя было, тем не менее, чисто домашним. Воспитателем его стал немецкий генерал М.И. Ламсдорф - человек суровый, жестокий и, по словам современников, не обладавший ни одной из способностей, необходимых воспитателю.
Впрочем, у самого Николая характер был достаточно трудным. Его педагоги уверяли, что он был груб и жесток, в учебе успехов не показывал, за исключением рисования. Для искоренения недостатков его характера Ламсдорф все свои старания направлял на то, чтобы сломить волю своего воспитанника, идя наперекор его наклонностям. Воспитатель даже применял «в значительных дозах» телесные наказания: наказывал его розгами, бил линейкой и ружейными шомполами, иногда избивал почти до бесчувствия. История учит только тому, что… ничему не учит, аналогичное воспитание, полученное незадачливым императором Петром Третьим, привело к трагическим для него последствиям.
Но Николаю повезло больше, ибо он рос упрямым и независимым, а позже вспоминал о своем воспитании со смешанным чувством, считая, кстати, свое образование абсолютно неудовлетворительным.
Николай рано обнаружил пристрастие к военным упражнениям и отвращение к «рассуждениям», к «отвлеченным» наукам, которое он сохранил на всю жизнь. В своих воспоминаниях он писал:
«Одни военные науки занимали меня страстно, в них одних находил я утешение и приятное занятие… Лекции лучших профессоров по правоведению, философии, политэкономии я слушал плохо, от них ничего не осталось в голове».
Типичная позиция стопроцентного «технаря», как сказали бы теперь. Но Боже мой, сколько сарказма вызывала у «просвещенной общественности», цитировавшей наизусть целые страницы из трудов французских и немецких философов, эта «ограниченность» и «тупоумие» уже ставшего императором Николая Павловича! Впрочем, на российских интеллектуалов всегда было трудно угодить: более чем просвещенный и либеральный Александр I подвергался жестоким насмешкам как раз за чрезмерную склонность к абстрактному мышлению.
Да, Великий князь недолюбливал общественные и правовые теории. Зато с большим интересом изучал военное дело - артиллерию, фортификацию, тактику и другие военные науки. Более всего он любил свою будущую военную специальность - инженерное дело. И недаром впоследствии император Александр I поставил своего младшего брата во главе инженерного ведомства России, с каковым поручением великий князь блестяще справился.
В 1817 году Николай женился на старшей дочери прусского короля Фридриха Вильгельма II принцессе Шарлотте Каролине Фредерике-Луизе, принявшей православие под именем благоверной Великой княгини Александры Федоровны. От этого брака родилось семеро детей, в том числе и будущий император Александр II.
Николай был примерным семьянином, и в кругу близких вовсе не был тем неприятным педантом, которого знали его подчиненные. О Николае Павловиче с большим теплом вспоминал, например, один из воспитателей его детей, поэт Василий Андреевич Жуковский, человек высокообразованный и с тонкой натурой.
До декабря 1825 года, Николай жил счастливо, не принимая участия в государственных делах, но старший брат, как оказалось, имел совсем другие планы, которыми, впрочем, не делился даже с ближайшим окружением. Тем неожиданнее для Николая и его молодой супруги стало сообщение, сделанное императором во время чаепития у счастливой четы летом 1819 года: Александр Павлович намерен вскоре отказаться от престола в пользу Николая, так как следующий по старшинству брат, великий князь Константин Павлович, тогдашний наместник в Царстве Польском, также не желает царствовать. Это стало для Великого князя Николая настоящим шоком, но… за три последующих года не произошло ровно ничего, подтверждающее намерение его царствующего брата.
Только в 1822 году Константин Павлович, наконец, письменно подтвердил свое отречение, а в 1823 году император Александр I подписал Манифест, объявлявший наследником престола великого князя Николая Павловича. Секретный Манифест: он не публиковался, о нем практически никто не знал, и оставалось только снова ждать и гадать, как будут развиваться события.
3 июля 1817 года Николай был назначен всего лишь генерал-инспектором по инженерной части и шефом лейб-гвардии Саперного батальона. Да и вел себя Александр I по отношению к брату весьма странно, как будто не желал открывать секреты царского ремесла. Он не только не предпринял мер по подготовке Николая к делам управления государством, но даже не ввел его в состав Государственного совета и других высших государственных учреждений, так что будущий император служил как заурядный генерал - командиром бригады 1-й Гвардейской дивизии (в состав бригады входили лейб-гвардии Измайловский и Егерский полки).
Впрочем, Великого князя такое положение дел вполне устраивало: он не был честолюбив и трезво отдавал себе отчет в своих способностях. Военное дело было его подлинным призванием, даже недоброжелатели признавали его храбрым и честным воином, хотя и излишне суровым к подчиненным. Страсть к армии у Николая оставалась в течение всей жизни. По описанию современников, он был «солдат по призванию, солдат по образованию, по наружности и по внутренности».
Именно это ему впоследствии и будут ставить в вину, называя за спиной «солдафоном на троне». А пока он не мог похвастаться даже популярностью среди военнослужащих: в гвардии его не любили за строгость, доходившую до мелочной придирчивости, и пренебрежительное отношение к офицерам, уважения он также не мог снискать из-за отсутствия боевого опыта и увлечения строевыми занятиями. Солдаты считали своего командира жестоким и заносчивым.
Понимая, тем не менее, какая ответственность может оказаться на его плечах в будущем, Николай начал готовиться к управлению государством и занялся чтением соответствующей литературы, чтобы пополнить свое образование. Но все-таки надлежащей подготовки и навыков к делам государства он не получил и вступил на престол не подготовленным ни теоретически, ни практически. Его вины в этом не было, а поведение старшего брата-императора, скрывавшегося за все более непроницаемой завесой тайны, лишь усугубляло двойственность ситуации.
Между тем все документы, подтверждавшие законное право Николая на наследование престола, были давным-давно подготовлены по всей форме, но по каким-то причинам оставались абсолютно неизвестными даже высшим государственным деятелям. А дальнейшее развитие событий лишь подтвердило пагубность такой политики императора Александра.
В конце ноября 1825 года в Санкт-Петербург пришло скорбное известие о скоропостижной кончине в Таганроге государя-императора. В тот же день был созван Государственный Совет, который постановил, что престол… должен перейти к Константину. А вся Россия искренне полагала, что наследовать Александру должен следующий по старшинству брат, хотя Великого князя Константина, мягко говоря, не любили и пророчили повторение сумасбродного и непредсказуемого царствования его отца – императора Павла. На деле все обернулось гораздо хуже.
Николай одним из первых принес присягу Константину, а на следующий день был издан указ о повсеместной присяге новому императору. Однако Константин решительно отказался от престола, заявив, что императором он признает Николая и присягает ему на верность. Пока курьеры носились между Варшавой и Петербургом, отношение к происходящему было неоднозначным – Москва 30 ноября присягнула Константину, а в Петербурге дело отложили до 14 декабря. По-разному восприняли вопрос о престолонаследии и в провинции.
Две недели фактически смутного времени… немного с точки зрения истории, но вполне достаточно, чтобы трагически изменить ее ход.
12 декабря к Николаю явился гвардейский поручик Я. И. Ростовцев и предупредил о готовящемся вооруженном выступлении в столице, не называя, правда, имен заговорщиков, сказав, что дал им честное слово. Николай не настаивал, но немедленно ввел в курс дела Санкт-Петербургского военного губернатора Милорадовича, начальника штаба Гвардейского корпуса Бенкендорфа и князя А. Н. Голицына, одного из трех доверенных Александра, посвященного в тайну пакета, хранящегося в алтаре Успенского собора.
Как только совещание закончилось, из Варшавы прибыл курьер, привезший письмо от Константина с окончательным отказом от трона. На следующий день, 13 декабря, был составлен манифест, помеченный, впрочем, 12 декабря, о вступлении на престол Николая I. В манифесте приводились и основания для такого решения – воля Александра, высказанная и зафиксированная им в октябре 1823 года в известном письме, оставленном в Успенском соборе. Кроме того, сообщалось и о ряде писем Константина, где наследником престола признавался Николай, а цесаревичем его старший сын Александр, которому было 7 лет.
Поздно…
Дальнейшее хорошо известно: воспользовавшись создавшейся ситуацией, офицеры и генералы – заговорщики вывели свои войска на Сенатскую площадь и попытались свергнуть династию, поменяв государственное устройство. Так как этот мятеж произошел 14 декабря 1825 года, его участников стали называть «декабристами».
Российские историки старались не сосредотачиваться на этом весьма неоднозначном событии, советские же историки объявили декабристов первыми революционерами и мучениками царизма. Мало у кого из мыслящих людей хватало смелости написать более точное определение – «мятежники», хотя оно наиболее точно отражает суть произошедшего.
«Мятеж не может кончиться удачно, в противном случае его зовут иначе…»
В храбрости самого Николая Павловича никто из современников никогда не сомневался, тем более, что он действительно не испытывал страха перед вышедшими на площадь войсками. Но он смертельно боялся… за свою семью: в планах заговорщиков был четко прописан приговор ВСЕМ членам семьи Романовых – от грудных младенцев до стариков, исключения не делалось даже для женщин. Императрица была напугана происходящим до полусмерти: у молодой женщины начался нервный тик, сохранившийся до конца жизни. Вот этого-то страха за близких император и не мог простить заговорщикам.
Ничего удивительного в этом, между прочим, нет. По канонической истории КПСС, революция 1917 года произошла еще и из-за того, что Ульянов-Ленин мстил за казнь своего брата-террориста. И отомстил жесточайшим образом, только никто не осмелился упрекнуть его в излишней жестокости. Императора же Николая, приговорившего к смерти пятерых мятежников, но не тронувшего их семьи, заклеймили извергом и кровопийцей. Не ищите логики, это бесполезно: в партийной истории такого понятия просто не существует.
Да, Николай лично командовал оставшимися ему верными войсками, подавил мятеж, более ста его участников были сосланы в Сибирь, сотни отправлены на Кавказ, где шла война с непокорными горцами. Беспрецедентно-мягким можно было бы назвать реакцию молодого императора на попытку государственного переворота: стрельцы, затеявшие нечто подобное при Петре Первом, были практически все безжалостно обезглавлены или повешены – не во дворе Петропавловской крепости и посередине стольного града Москвы.
Как бы то ни было, на российский престол взошел тридцатилетний гвардейский генерал, не только высокий и красивый, но и трудолюбивый и по-немецки педантичный, считавший работу над канцелярскими бумагами одной из важнейших своих задач. Николай всегда внимательно следил за течением внешнеполитических дел, но не оставлял без внимания и дела внутренние.
В дни коронации Николая Первого манифестом от 22 августа 1826 года в случае внезапной смерти императора наследником престола и правителем государства до совершеннолетия сына Николая – Александра - был назначен Великий князь Михаил Павлович. Новый император меньше всего хотел, чтобы какой-то несчастный случай снова вверг страну в неразбериху и кровавый хаос.
Впрочем, за судьбу престола он мог и не опасаться: к моменту коронации у императорской четы было уже четверо детей: сын-наследник и три дочери: Мария, Ольга и Александра. В дальнейшем родилось еще три сына – Константин, Николай и Михаил.
Изрядно забытый к нынешним дням писатель С. Н. Сергеев-Ценский в романе «Севастопольская страда» оставил нам такой портрет Николая:
«Великолепный фронтовик, огромного, свыше чем двухметрового роста, длинноногий и длиннорукий, с весьма объемистой грудной клеткой, с крупным волевым подбородком, римским носом и большими, навыкат, глазами, казавшимися то голубыми, то стальными, то оловянными, император Николай I перенял от своего отца маниакальную любовь к военному строю, к ярким раззолоченным мундирам, к белым пышным султанам на сверкающих, начищенных толченым кирпичом медных киверах; к сложным экзерцициям на марсовом поле; к торжественным, как оперные постановки, смотрам и парадам; к многодневным маневрам… Будь он поэтом, то только и воспевал бы смотры, парады, маневры, но он ничего не понимал в поэзии; он смешивал ее с вольнодумством…»
Сохранилось много свидетельств, что Николай очень любил музыку и пение, но совершенно не терпел стихов и не любил поэзию. Император Александр, наставляя его, говорил:
– Не забывай, что среди нации поэзия исполняет почти такую же роль, как музыка во главе полка: она – источник возвышенных мыслей; она согревает сердца, говорит душе о самых грустных условиях материальной жизни. Любовь к изящной словесности – одно из величайших благодеяний для России: материальный мир нашей страны действует так неблагоприятно на характер, что непременно нужно предохранять его от этого влияния волшебными прелестями воображения.
Александр Павлович, как всегда, проповедовал одно, а на деле, особенно в последние годы жизни, был глубоко равнодушен не только к изящной российской словесности, но и к России вообще. Вступление молодого императора на престол породило в обществе надежды на улучшение положения дел. Вопреки общераспространенному мнению, А.С. Пушкин весьма симпатизировал Николаю, причем не только на словах: между государем и поэтом установились весьма тесные отношения, которых последний, правда, иногда несколько стеснялся: для его репутации вольнодумца такая «порочащая связь» была чревата…
Николай I защищал Пушкина от нападок недоброжелателей. Более того, до знакомства с Пушкиным равнодушный к поэзии Николай Павлович, внимательно читая произведения Александра Сергеевича на правах его «личного цензора», стал ценить поэтическое слово. Заслуга, в которой Пушкин не признался бы под страхом смерти, хотя весьма охотно признавал те знаки внимания, которые император оказывал его прекрасной супруге. Да, ревновал, но – к самому императору! Это было даже возвышенно, да и материальную выгоду приносило, чтобы там ни сочиняли потом о заговоре Николая Павловича против «гонимого поэта».
Кстати те, кто травил Пушкина, не испытывал нежных чувств и к монарху. После восстания декабристов Николай I убедился: ему не на кого рассчитывать, дворянство не такая уж надежная опора царю. Император был склонен считать, что дело декабристов было на самом деле сословным дворянским движением, охватившим все круги дворянства, и стал сомневаться в их преданности трону. Между прочим, был не так уж далек от истины.
Забегая вперед, можно сказать, что когда Николай Павлович скончался и к власти пришел его более чем либеральный сын-реформатор, пышным цветом расцвели всевозможные подпольные кружки – сначала «вольнодумцев», а потом уже и откровенных террористов. «Николай Палкин» ездил по Санкт-Петербургу в любое время суток без охраны – никто даже в мыслях не покушался на «тирана». А вот на «царя-освободителя» было совершено семь покушений, причем последнее увенчалось успехом.
Умом Россию, простите за привычный рефрен, никогда не понять.
Мало кто знает, что Николай I был убежденным противником крепостного права. С самого начала царствования он добросовестно пытался разрешить вопрос о его отмене, создав несколько секретных комитетов по крестьянскому вопросу, но в 1842 году пришел к выводу:
«Нет сомнения, что крепостное право в нынешнем его положении у нас есть зло, для всех ощутительное и очевидное, но прикасаться к нему теперь было бы делом, еще более гибельным».
Как в воду глядел.
 Он понимал необходимость проведения реформ но всегда резко выступал против даже мысли о возможных революционных преобразованиях. За что и был дружно ошельмован всеми прогрессивными умами России, особенно после смерти, когда за подобный образ мысли не стало абсолютно никакой ответственности.
Говоря о необходимости реформ общественного строя и правительственного аппарата, император намеревался осуществить их проведение силами правительственных чиновников под своей непосредственной командой, без участия общественных сил. Это было бы вполне возможно в армии, но никак не в обществе, тем паче – российском. Немецкая педантичность Николая Павлович и приверженность всевозможным уставам в данном случае сыграли с ним злую шутку, а историкам позволило всласть поглумиться над «фельдфебелем на троне».
Действительно, усиление и централизация бюрократического аппарата достигли при Николае I невиданных масштабов, сопоставимых разве что с… периодом развитого социализма в бывшем нерушимом Союзе. Расходы на чиновников и армию поглощали почти все государственные средства. Казарменные порядки господствовали во всех учреждениях, гимназиях, университетах. За малейшее непослушание чиновники отправлялись на гауптвахту, студенты отдавались в солдаты.
Такой метод управления государством казался ему верхом совершенства:
«Я смотрю на человеческую жизнь только как на службу, так как каждый служит».
Ничего не напоминает? А вот мне невольно приходят на ум строки из популярной некогда песни:
«Мы только гайки великой спайки одной трудящейся семьи».
Да, Николай был жесток, деспотичен, упрям, но вместе с тем ему нельзя отказать в неуклонном исполнении своего долга перед Россией – так, как он это понимал. В выполнении своей миссии он часто не щадил себя, проявляя волю, напористость, личную храбрость, презрение к опасностям. Об этих качествах императора почему-то почти никто не вспоминает.
А в личной жизни он был, к тому же,  отменным семьянином, строгим, но вместе с тем и ласковым отцом, заботливым мужем, хранившим, кстати, абсолютную верность любимой супруге до тех пор, пока врачи категорически не запретили императрице иметь еще детей.  Средство тогда было одно: воздержание от интимной близости, что для еще молодого (чуть старше сорока лет) и здорового Николая Павловича было невозможным. Супруги без слов пришли к компромиссу: император волен иметь личную жизнь, но императрица должна знать об этом как можно меньше.
События декабря 1825 года сильно потрясли Александру Федоровну. Между тем жизнь и молодость взяли свое, и после коронации в начале 1827 года двадцатидевятилетняя императрица совершенно отошла от треволнений, случившихся более года назад, много танцевала, не пропуская ни одного праздника, и только новая беременность заставила ее несколько умерить свой пыл. 9 сентября 1827 года у нее родился пятый ребенок и второй сын – Константин, названный в честь его дяди. Николай тут же сообщил об этом брату в Варшаву и просил его быть крестным отцом.
Через четыре года у августейшей четы родился еще один сын – Николай, а в октябре 1832 года – последний, седьмой, ребенок, Михаил. Роды были тяжелыми, несколько дней врачи опасались за жизнь матери, но все обошлось, только женская жизнь для императрицы закончилась раз и навсегда.
Видевший Александру Федоровну в 1839 году маркиз де Кюстин оставил следующее описание своих впечатлений о ней, тогда сорокалетней женщине:
«Императрица обладает изящной фигурой и, несмотря на ее чрезмерную худобу, исполнена неописуемой грации. Ее манера держать себя далеко не высокомерна, а скорее обнаруживает в гордой душе привычку к покорности. При торжественном выходе в церковь императрица была сильно взволнована и казалась мне почти умирающей. Нервные конвульсии безобразили черты ее лица, заставляя даже иногда трясти головой. Ее глубоко впавшие голубые и кроткие глаза выдавали сильные страдания, переносимые с ангельским спокойствием; ее взгляд, полный нежного чувства, производил тем большее впечатление, что она менее всего об этом заботилась. Императрица преждевременно одряхлела, и, увидев ее, никто не может определить ее возраста. Она так слаба, что кажется лишенной жизненных сил. Жизнь ее гаснет с каждым днем; императрица не принадлежит больше земле: это лишь тень человека. Она никогда не могла оправиться от волнений, испытанных ею в день вступления на престол. Супружеский долг поглотил остаток ее жизни: она дала слишком многих идолов России, слишком много детей императору… Исчерпать себя всю в новых великих князьях – какая горькая участь!
Все видят состояние императрицы, но никто не говорит о нем. Государь ее любит; лихорадка ли у нее, лежит ли она, прикованная к постели болезнью, – он сам ухаживает за ней, проводит ночи у ее постели, приготовляет, как сиделка, ей питье. Но едва она слегка оправится, как он снова убивает ее волнениями, празднествами, путешествиями. И лишь когда вновь появляется опасность для жизни, он отказывается от своих намерений».
Де Кюстин писал также, что, несмотря на слабость здоровья жены, Николай почти не делал разницы между собой и ею:
«Трудовой день императрицы начинается с раннего утра смотрами и парадами. Затем начинаются приемы. Императрица уединяется на четверть часа, после чего отправляется на двухчасовую прогулку в экипаже. Даже перед поездкой верхом она принимает ванну. По возвращении – опять приемы. Затем она посещает несколько состоящих в ее ведении учреждений или кого-либо из своих приближенных. После этого сопровождает императора в один из лагерей, откуда спешит на бал. Так проходит день за днем, подтачивая ее силы».
Император неизменно демонстрировал по отношению к супруге не только подчеркнутую заботливость, но и намеренно не жалел никаких расходов. Парадоксально, но даже жесткая цензура, в которой все без исключения обвиняют Николая Павловича, была введена им практически ради супруги: Александра Федоровна очень любила читать, искренне проникалась прочитанным, но любой намек на вольнодумство заставлял ее вспоминать страшные события 1825 года и вызывал нервные припадки. Запретить императрице читать было невозможно, проще было запретить публиковать все мало-мальски вольнолюбивое.
Во всей своей внешней политике император был вынужден выполнять договоры, подписанные во время предыдущего царствования. Тем не менее, Николай Павлович заявил о своем намерении «положить конец восточному вопросу», который заключался в борьбе с Турцией за обладание побережьем Черного моря и в конечном итоге за проливы Босфор и Дарданеллы, а также за освобождение балканских народов от турецкого ига.
Победоносные военные действия (1828-1829) против турецких войск позволили значительно ослабить Турцию и присоединить ряд территорий к России на побережье Черного моря, в Закавказье, укрепить Черноморский флот. В 1829 году генерал Дибич взял Андрианополь, а граф Паскевич - Карс и Эрзерум. Была провозглашена независимость Греции и автономия Сербии, Молдавии и Валахии.
Но в 1830 году началось кровавое восстание в Польше, которое хотя и было подавлено этими же генералами, по сильно ослабило результаты Турецкой войны. Польское восстание, так же как и европейские революции 1848 года, снова заставили отложить освобождение крестьян.
За подавление польского восстания Николая Павловича окрестили «палачом польского народа». И поделом: когда в независимой, управляемой то немцами, то саксонцами на престоле Польше назревало хоть что-то, похожее на недовольство, ясновельможные паны просили о заступничестве короля – и получали его. Королевские наемники вешали, расстреливали, сжигали, короче, усмиряли. Палачей же польского народа и в помине не было: не называть же так собственных аристократов?
Второй тяжкой виной Николая Павловича перед российским обществом было создание печально известного Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии. Руководитель этого отделения и корпуса жандармов генерал А.X. Бенкендорф делал императору ежедневные доклады и сопровождал его во всех поездках.
Функции этого отделения были чрезвычайно широки. Ему было поручено наблюдение за иностранцами и подозрительными лицами, раскольниками, местами ссылки и заключения, сбор сведений обо всех происшествиях, случаях неповиновения властям, ведение дел о разбоях и фальшивомонетчиках, контроль за чиновниками, дабы не допускали превышения власти, и т. д. Но главным был контроль за «направлением умов», т.е. наблюдение за антикрепостническими и антисамодержавными настроениями в обществе, высылка подозревавшихся лиц, статистические сведения полицейского характера, театральная цензура.
Ужас, мрак, гонения и репрессии, которые осуществлялись силами… шестнадцати человек. Правда, это было в 1826 году, три года спустя Третье отделение было усилено до двадцати человек, а к 1841 году число извергов вообще составило двадцать восемь человек. Понимая, что этого еще недостаточно для тотального контроля над всей Россией, Николай Павлович особым указом присоединил к отделению весь жандармский корпус империи в составе – страшно сказать! – 4378 человек и отдал всю эту махину под командование  генерала Л.В. Дубельта с именованием его «начальником штаба Корпуса жандармов и управляющим III Отделением». При отделении была особая юрисконсультская часть.
Только для сравнения: число жандармов, которых декабристы планировали рассадить по всей России, было специально рассчитано еще в 1823 году, то есть за два года до восстания, и составляло… 112.900 человек. То есть, сотрудником российской спецслужбы был бы каждый четырехсотый житель тогдашней империи. А все потому, что, как считал Пестель, «тайные розыски шпионов - суть не только позволительное и законное, но даже надежнейшее и почти, можно сказать, единственное средство, коим Высшее благочиние поставляется в возможность охранять государство…»
Объясните, почему Павел Иванович Пестель – борец за прогресс и мученик, а Николай Павлович Романов – палач, сатрап и душитель свобод? Я лично не готова ответить на этот вопрос, хотя со школьных лет помню, что «жертвами николаевского произвола стали А.С. Пушкин, М.Ю. Лермонтов, А.И. Герцен, Н.П. Огарев, П.Я. Чаадаев, Т.Г. Шевченко и др. Грибоедов убит в Тегеране, Белинский убит, тридцати пяти лет, голодом и нищетой. Баратынский умер после 12-летней ссылки, Бестужев погиб на Кавказе, совсем еще молодым, после сибирской каторги…»
 В общем, все хорошие люди умерли по вине проклятого гнета самодержавия. Герцен прозябал вдали от России в холодной и мрачной Европе, за компанию с ним страдал Огарев. Пётр Яковлевич Чаадаев, попутешествовав по Европе, осел в своем имении отшельником и пять лет вынашивал философские идеи о месте России в европейском сообществе. Наконец, опубликовал в журнале «Телескоп» статью, где доходчиво разъяснял, что Россия одинока в мире, ничего ему не дала, ничему не научила, не внесла ни одной идеи в массу идей человеческих. Русские существуют только для того, чтобы послужить каким-то важным уроком для отдаленных поколений. А вот в Западной Европе идеи долга, справедливости, права, порядка родились из самих событий, образовывавших общество, входят необходимым элементом в социальный вклад. Во главе всего этого находится католическая церковь - поборница просвещения и свободы…
Бред сумасшедшего? Вот и цензоры подумали то же самое, а подумав, на всякий случай закрыли журнал «Телескоп». Причем по свидетельству современника, биографа и историка  М.И. Жихарева, «…никакое событие, не исключая и смерть Пушкина, не произвело такого впечатления. Даже люди, никогда не занимавшиеся никаким литературным делом; круглые неучи; барыни, по степени интеллектуального развития мало чем разнившиеся от своих кухарок и прихвостниц, подьячие и чиновники, увязшие и потонувшие в казнокрадстве и взяточничестве; тугоумные, невежественные, полупомешанные святоши, изуверы или ханжи, поседевшие и одичалые в пьянстве, распутстве или суеверии, молодые отчизнолюбцы и старые патриоты - все соединилось в одном общем вопле проклятия и презрения человеку, дерзнувшему оскорбить Россию».
По-моему, комментарии излишни. Но Чаадаев так страдал от непонимания и царского произвола, что умер, не дожив и до шестидесяти лет, от воспаления легких.
Ну, про Третье Отделение и его зверства и без меня много написано. А вот о Втором Отделении отчего-то написано в разы меньше. Впрочем, понятно, почему: занималось оно кодификацией российского законодательства, а непосредственное исполнение было поручено М.М. Сперанскому. Благодаря его энергии, проведенной под его руководством работе, в 1830-1832 годах издаются 45 томов Полного собрания законов Российской Империи, начиная с Соборного уложения 1649 г. и по 1825 г., и 6 томов законов, принятых при Николае I с 1825 по 1830 год. Затем по указанию царя отбираются действующие законы, осуществляется их классификация и публикация 15 томов нового Свода законов Российской империи, одобренного и утвержденного Государственным советом и царем и введенного в действие с 1 января 1835 года.
Скука смертная. Ни один поэт этому отделению ни строчки не посвятил, ни один публицист о нем даже не упомянул. Подумаешь, свод законов! Сначала жандармов уберите, цензуру отмените, а там посмотрим на ваше поведение, государь-император Николай Павлович.
А сколько насмешек у просвещенных людей вызывали привычки императора! Николай Павлович, по их мнению, на людях демонстрировал великий аскетизм и непритязательность. Спал он на простой железной кровати с тощим тюфяком и покрывался старой шинелью. Демонстрируя свою приверженность русским обычаям, он не любил никакую другую кухню, кроме русской, а из всех ее блюд более всего любил щи и гречневую кашу. Он вставал в 5 часов утра и сразу же садился за работу. К 9 часам он успевал прочитать и решить множество дел, выслушать доклады министров и сановников или же побывать в полках, в разных казенных заведениях, снять на кухне пробу блюд, отстоять церковную службу и непременно успеть к утреннему разводу.
Да, император тяготел к простоте в личной жизни, и я лично не вижу в этом ничего показного или криминального. За ту же самую простоту, за те же самые привычки историки до небес превозносили Петра Первого и Александра Васильевича Суворова, призывали всех брать с них пример. А Николай Павлович все это делал исключительно напоказ и так старался, что действительно полюбил именно этот образ жизни. Законченный лицемер – иначе не скажешь.
К тому же лицемер, страдающий манией величия – опять же по мнению просвещенной общественности. Правда, великодушно признавалось, что мания эта не касалась личности императора, она проявлялась в его приверженности к помпезности, торжественности и грандиозности.
Это привело к господству в архитектуре Петербурга так называемого «позднего классицизма», так как ни одно общественное здание, ни одна церковь, не говоря уже о казармах, арсеналах, гауптвахтах и административных зданиях, не строились без утверждения проекта лично Николаем, – и не только в Петербурге, но и во всей империи – от Вислы до Тихого океана.
Действительно, тяжкое преступление перед Россией и ее народом – стремиться подчеркнуть величие империи.
В 1829—1834 годах были капитально перестроены здания Сената и Синода, находившиеся на Сенатской площади (архитектор К. И. Росси). В 1830—1834 годах проводились работы по поискам материалов, а затем по обработке и доставке в город Александровской колонны (архитектор А. А. Монферран).
Монолит красного гранита был найден близ Выборга (130 километров от Санкт-Петербурга). Монолит обрабатывали около двух лет, и весной 1832 года на специально построенной плоскодонной барже он был доставлен двумя пароходами в столицу. Там, силами трех тысяч человек, при помощи шестидесяти кабестанов, колонну, весившую 600 тонн, менее чем за два часа поставили на постамент, под который было забито 1250 деревянных свай.
Высота колонны с постаментом равнялась 47,5 метра. Торжественное открытие памятника, увенчанного бронзовой фигурой ангела с крестом, символизирующего Александра I, произошло 30 августа 1834 года.
«Александрийский столп» стал одной из эмблем Санкт-Петербурга и даже был запечатлен Пушкиным в стихотворении «Памятник». Правда, поэт, по-видимому, считал, что столп воздвигся сам по себе.
Добавим к этому еще одно ведомство – «учреждения императрицы Марии Федоровны», названному так в честь матери Николая Павловича. Ими ведало Четвертое отделение собственной Его Величества канцелярии, а патронировала императрица Александра Федоровна.
Под ее личной опекой находились Воспитательное общество благородных девиц, воспитанницы которого находились в Смольном монастыре, Воспитательные дома в Санкт-Петербурге и Москве, в каждом из которых содержалось до 500 мальчиков и девочек из простонародья – остальные отдавались на воспитание обеспеченным, благонадежным крестьянам,  Сиротское училище в Петербурге и Сиротское училище ордена Святой Екатерины в Москве, Павловский институт и Акушерский институт – учебно-медицинские заведения в Москве, Повивальное училище в Петербурге, Гатчинский воспитательный дом, Харьковский и Симбирский женские институты, Училище для солдатских детей (мальчиков) в Петербурге, Училище для дочерей чинов Черноморского флота в Одессе.
Ведомство росло и развивалось на протяжении почти ста лет и было ликвидировано после Февральской революции 1917 года как проклятое наследие царизма.
Вступив после миропомазания и коронации на императорский трон, Николай решительно взялся за чистку авгиевых конюшен империи с целью ее укрепления как фундамента самодержавия. Первое место в государственном аппарате занимала армия, выросшая к середине царствования Николая I до миллиона солдат и офицеров. На ее содержание уходило 40 % всех средств империи.
В 1833 году указом от 25 января запрещалось продавать крестьян «с раздроблением семейств», расплачиваться крестьянами за долги, переводить крестьян в дворовые, отбирая у них землю. Существенно улучшилось положение различных категорий незакрепощенных крестьян общей численностью 8 миллионов душ мужского пола, что равнялось более трети всех крестьян империи.
В марте 1835 года образован Секретный комитет «Об улучшении состояния крестьян разных званий», возглавленный членом Государственного Совета, генерал-адъютантом Павлом Дмитриевичем Киселевым. Через месяц комитет был преобразован в Пятое отделение собственной Его Императорского Величества канцелярии, под тем же руководством.
И опять же – почти полное молчание историков и современников, не пожелавших заметить никаких перемен в стране. «Гнет самодержавия» - настолько удобная и емкая формулировка, что ею можно заслониться практически от всего, что не хочется видеть. А то, что невозможно не заметить, воспринимается как нечто само собой разумеющееся.
Примеры? Да сколько угодно! В царствование Николая I произошло немало важных событий, не имеющих государственной важности, но результатами которых мы пользуемся до сих пор. Была построена первая в России Царскосельская железная дорога (1837), а затем Николаевская железная дорога Петербург - Москва (движение поездов началось в 1851 году).
В 1826—1839 годах под наблюдением Николая построены либо реставрированы многие набережные и мосты города. Первый железнодорожный мост – через Обводный канал – был построен из дерева, хотя и стоял на каменных устоях. Лишь в 1841 году, со второй попытки, возвели одноарочный металлический мост через Екатерининский канал, а через Неву первый постоянный металлический мост был построен в 1843—1850 годах инженером C. В. Кербедзоном. Назывался мост «Благовещенским», так как соединял Благовещенскую площадь с 7-й линией Васильевского острова.
В 1828 году в Санкт-Петербурге был открыт Практический технологический институт (впоследствии известный как Технологический) для подготовки инженеров. В 1832 году открылась Императорская Николаевская военная академия – высшее учебное заведение, готовившее офицеров Генерального штаба.
Во время эпидемии холеры в 1830 году Николай Павлович метался между Санкт-Петербургом и Москвой, смиряя холерные бунты, жертвами которых оказывались врачи-иноземцы – чаще всего немцы, ибо русских врачей почти не было, немцы-аптекари и местные начальники, которых считали состоящими в сговоре с ними.
Холерные бунты возникали и в военных поселениях под Новгородом, где солдаты-поселенцы посчитали, что всему виной – врачи-немцы и их тайные сообщники – собственные офицеры.
И снова Николай помчался туда, совершенно один, приказал выстроить военных поселян побатальонно, но когда он вошел в середину каре, бунтовавшие солдаты, изранившие и убившие своих офицеров, легли на землю, лицом вниз, изъявляя всеконечную покорность.
Между прочим, конкретное проявление отношения народа к императорской власти, а не измышления теоретиков, проживавших в Европе или в своих поместьях.
Николай велел вывести из рядов зачинщиков бунта и предать их военному суду; а батальон, где убили батальонного командира, он приказал отправить в полном составе в Петербург, разместить всех солдат по крепостям, отдать под суд и исключить из списков.
В годы царствования Николая I рождается первый официальный гимн Российской империи, ставший одним из символов николаевской эпохи. Автором текста гимна «Боже, царя храни» стал поэт В.А. Жуковский, композитором А.Ф. Львов. Гимн впервые исполнили в Москве, в Большом театре 11 декабря 1833 года. При нем в школах России были введены единые программы, учебники, отметки (от 1 до 5), форма одежды.
В октябре 1853 года снова началась война против Турции. В ходе этой войны произошел знаменитый Синопский бой адмирала Нахимова, а вскоре, разбив в нескольких сражениях турецкую армию и флот, Россия могла одержать внушительную победу, но... либеральная Европа не могла допустить такого триумфа православного государя.
Начиная эту войну после подавления революций в Европе 1848-1849 гг., император полагал, что может рассчитывать на благодарность других монархов и их поддержку. Но Европу сильная Россия пугала куда больше Турции. Возникла мощная  антирусская коалиция в составе Англии, Франции и других держав. Как только начались успешные военные действия русских войск против Турции, коалиция сразу же выступила на ее стороне. Даже, как казалось, близкие союзники Австрия и Пруссия заняли недружелюбную политику в отношении России.
Николай I был вынужден убрать войска с задунайских территорий, и оказался один против враждебной Европы. Англия и Франция высадили войска в Крыму и осадили Севастополь. В осаде, длившейся 11 месяцев, погибли адмиралы Корнилов, Нахимов и Истомин. С весны 1854 года война, хоть и названная позднее Крымской, на самом деле носила мировой характер, ибо в ней участвовали крупнейшие государства, а военные действия велись по всему миру - в Крыму, на Кавказе, в Европе, в Баренцевом море и даже на Камчатке. Боевые действия в Крыму, оборона Севастополя стали примером высочайшего героизма русского народа и… вероломства европейских политиков по отношению к России.
Поражение в Крымской войне нанесло сильнейший удар по всей внешнеполитической системе Николая I. Рушились ближневосточные позиции России; резко упал ее международный авторитет. Страна вынуждена была пойти на позорный Парижский мирный договор (март 1856), по которому Черное море объявлялось нейтральным, империя лишалась возможности иметь здесь военный флот и строить военные сооружения на его берегах, а также уступала значительные территории и свое влияние на Балканах и в Армении в пользу Турции, что перечеркивало все усилия Николая в «восточном вопросе».
Все это привело к душевному надлому у императора, гордившегося своей невозмутимостью. 12 февраля 1855 года курьер принес во дворец весть о поражении под Евпаторией. Приближенные вспоминали, как бессонными ночами царь «клал земные поклоны», «плакал, как ребенок». В последние часы жизни царь не пожелал даже знать новостей из Крыма, содержавшихся в письме его младших сыновей Михаила и Николая.
Смерть Николая была абсолютно неожиданной. Он управлял Россией 30 лет, и как будто не собирался прекращать этого. Вдруг в ночь с 17 на 18 февраля старший сын императора, Александр был вызван к отцу, пробыл с ним наедине некоторое время и вышел из кабинета в слезах. Перед смертью Николай попросил, чтобы его облачили в мундир, а прощаясь со старшим внуком, промолвил:
- Учись умирать.
Одна из его последних фраз, обращенных к наследнику, была: «Держи все – держи все». Эти слова сопровождались энергичным жестом руки, обозначавшим, что держать нужно крепко
Через несколько часов императора не стало. Последней волей Николая I был запрет на вскрытие и бальзамирование его тела, он опасался, что вскрытие откроет тайну его смерти, которую хотел унести в могилу. Его царствование началось трагедией (манифестом от 13 июля 1826 года, объявившем приговор декабристам) и окончилось катастрофой, которую он не смог пережить.
 Тридцать лет император Николай I правил Россией, значительно расширив ее территорию, присоединив обширные районы на Кавказе, в Средней Азии на Дальнем Востоке. Свой императорский долг Николай воспринимал как служение Богу, России и российскому народу. Этот принцип служения он возвел в абсолют и не мыслил своей жизни вне его.
Так и родилась, может быть, одна из самых знаменитых в истории России формула, выражающая идеал истинного устройства земного бытия России - Православие, Самодержавие, Народность. Немного позднее в русских сердцах она получила еще одно звучание: «За Бога, Царя и Отечество!».
Не успели в церквах отслужить панихиду, как разнесся слух, что внезапная смерть была самоубийством. Этот слух не опровергнут до сих пор, да и сам характер Николая Павловича позволяет предполагать, что он действительно приказал дать ему яд: позор поражения для офицера был невыносим, а императоры не стреляются и не вешаются.
С его смертью закончился период внутреннего спокойствия в государстве. Железная рука разжалась, выпустила Россию из оков дисциплины и цензуры, и страна вступила в преддверие кровавого хаоса и неразберихи народовольцев, профессиональных революционеров и строителей «светлого будущего». Правда, большинство россиян об этом даже не догадывалось.
Впоследствии, анализируя главную причину крушения николаевского режима, академик В. О. Ключевский писал:
 «Николай поставил себе задачей ничего не переменять, не вводить ничего нового в основаниях, а только поддерживать существующий порядок, восполнять пробелы, чинить обнаружившиеся ветхости с помощью практического законодательства и все это делать без всякого участия общества, даже с подавлением общественной самостоятельности».
О том, что случилось после того, как «общественную самостоятельность» перестали подавлять, известно, увы, слишком хорошо. Гораздо лучше, чем о том, что сделал никем не оцененный по достоинству император Николай Первый – последний рыцарь России.