На платформе

Теплотрасса протает нелепым зигзагом,
обнажая репейник и травы сухие,
прошлогоднее лето попятится задом –
запасной тепловоз тупика ностальгии.

Машинист не глядит на блестящие стрелки,
на контактные сети, что виснут мочалом,
и стальные пути расплетаются мелко
в единичные струи конца и начала.

Где затеплилось, кто его, милые, знает?
Где закончится? Вряд ли укажут цыганки…
Унеслось на разболтанных рельсах трамвая,
электричкой на юношеском полустанке.

На платформе – скамейки, чугунная урна,
расписание, касса в кабинке дощатой,
пацаны ковыряют в носу некультурно,
грибники-неудачники шепчутся матом.

Забубнит хрипловато внезапный динамик,
по путям пробегут конвульсивные стуки,
что-то вроде единства родится меж нами –
и оно проявляется дважды за сутки.

Из вагона в зеленой облупленной краске
выйдут сонные дачники с пивом на пробу,
пронесут рюкзаки, надувные матрасы,
и подкатит, пыля, деревенский автобус.

Пожилая добытчица с хлебом в кошелке
доберется домой и накормит скотину,
а кондуктор в автобусе держится волком
и плетет из билетов свою паутину.

Поулягутся пыль и бензиновый призрак,
завихляет автобус кормой кашалота,
с канцелярской уверенностью эпикриза
у заката во рту ноет зуб самолёта.

Наша выскочка-память тасует картинки –
то подсунет хорошую, то золотую,
а плохих мы и сами насыплем в ботинки
и кого-нибудь сглазим, и зла наколдуем;

подведём бедолагу к окошечку кассы
и уплатим свои – нам чужого не нужно,
пусть уедет по старой расшатанной трассе
в те края, где живьём сервируют на ужин;

наша участь петляет по скверам и аркам,
по песчаному дну и распутице клейкой,
иногда освещается газовой сваркой
шириной с пионерскую узкоколейку.

Дату выбьет компостер в картонном билете,
снизу в тамбуре буфер услужливо лязгнет,
память вынет статью: «Вагонетки и клети»,
выбирай, ты – горняк или просто селянин.

Может быть, твоя смена закончилась позже,
чем в небесных просторах составили смету,
и тебе предназначенный номер на коже
достается случайному мне по билету;

так и встретимся чудом в плацкартном вагоне,
на молчанье, на взгляд, на одно междометье,
и дрожащая сила колеса разгонит,
раз мы вместе в одной окончательной смете.

Проводник нас усадит на жесткую лавку
и закроет на ключ до распутиц апрельских…

Тепловоз отправляет себя в переплавку,
увозя за собою ненужные рельсы.