Как я была советской школьницей

       Доброго времени суток, дорогие детишечки. Сегодня тётушка Астрель, по заявкам радиослушателей, пошурудит лапками, нет, не там, где вы подумали, а в собственной памяти и напишет душещипательный опус о школьных годах.
       Ab ovo… Утро советского школьника начиналось с душераздирающих звуков, разносящихся из хрипяще-пердящего радиоприёмника. За окном мерзкая серая темень, сны манят недосмотренными чудесами, а он уже выдаёт до ужаса бодрое: «Союз нерушимый…» В этот момент хотелось к чертям перестрелять весь этот хор имени Незнаюкого, но уж точно не вставать. Я вообще не понимаю, кому пришло в голову, что ежеутреннее включение гимна будет вызывать приступ патриотизма и неукротимую тягу к труду у продирающих глаза школьников/студентов/рабочих. Ничего, кроме отвращения он точно не вызывал. Ну, может ещё жажду убийства.
       Затем, после дополнительного пенделя от бабушки и водных процедур, наступал завтрак. Классический завтрак школьника: яйца «в мешочек», бутерброд с сыром и какао/кофе.  Таки да, мне давали в детстве кофе. Слабенький, с молоком, но кофе и я не помер, как полагают сейчас современные мамочки, пряча от детей кофе до первых волос на лобке.
       А потом дорога по заснеженной улице в школу. Забавно, школа у меня всегда ассоциируется с зимой или очень поздней осенью. Ни сентябрь, ни три месяца весны не вспоминаются.
       Моя первая учительница была жуткой пожилой тёткой. Она носила бесконечные сарафаны на толстой, цилиндрической тушке, кошмарные, собирающиеся гармошкой, бумазейные бежевые чулки и мужские ботинки. Я очень старалась делать всё самостоятельно, только чтобы она не подошла и не склонилась надо мной, поскольку из её большого рта, окруженного чёрными, густыми усиками, воняло, как из мусорного бака, а когда она выходила из себя – летели слюни… с тем же запахом.
       Школьное утро – это противная, колючая форма унылого цвета.  Не знаю, как вообще можно наряжать детей в ТАКОЕ. Нет, я отлично понимаю, какие цели преследует любая организация, вводя одинаковую форму, но форма тех же военных, по крайней мере, удобна.  Мерзкое тёмно-коричневое платье унылого покроя, а-ля сиротка Марыся в казённом приюте, черный фартук – зачем фартук? Чтобы заранее привыкала к роли горничной и кухарки? Не знаю, о каких особых гостах, удобстве и заботе о детях идёт речь (а мои многочисленные оппоненты именно это приводят в качестве защиты школьной формы), если я отлично помню КАК холодно и неудобно в 30-градусный мороз п@@@ярить в школу в этом платьишке. Или сибирских детей гост за детей не считал? На улице дубак, а в школу идти надо, и вот, бабушка напяливает на тебя колготки, двойные рейтузы и несколько маек под форму, ибо ходить в кофте поверх формы – низзя. И ты плетешься этаким колобком, ненавидя всех и вся, и непрестанно чешешься от кусачих рейтузов неуклюжими руками, поскольку куча маек под формой лишает нормальной маневренности. Лямка фартука постоянно норовит сползти с плеча, и ты им то дёргаешь, в надежде поправить, то поправляешь рукой – невроз чистой воды. А ещё, кружавчики, которые приходилось каждую неделю отпарывать, стирать и пришивать заново. Не знаю, у кого как, но у меня они всё время были уляпаны чернилами, клеем, красками, дворовой грязью… Особое веселье начиналось, когда у подрастающих девочек внезапно вырастали титьки, а форма, сцуко, на это не рассчитана – не может быть титек у совецких девочек и точка! И вот идёт она, бедолага, а платьишко в районе груди норовит треснуть по швам – еротика, чо.
       Сама школа начинается с раздевалки, которую отпирает ключом старая пропитая техничка в парике, похожем на капроновые волосы куклы. Не знаю, как у вас, а у нас в раздевалках воровали. Причём всё. Начиная от мелочи, заканчивая оторванной пуговкой, спрятанной в карман. Поэтому, в карманах старались ничего не оставлять.
Еще, в плане формы, от школьников требовали ношения сменной обуви. Нет, это конечно хорошо и правильно – не дело ребёнку ходить пол дня в сапогах или валенках, и если бы это было реализовано цивильно – индивидуальный шкафчик для обуви каждому ученику – другое дело. Однако, считалось, что ребёнок не надорвётся помимо тяжёлого ранца с учебниками, тетрадями и прочим барахлом, таскать еще и увесистый пакет с осенней/зимней обувью. От этого старались отвертеться, как могли и разозлённые учителя устраивали *облаву* дежурства старшеклассников на входе – они должны были проверять наличие сменки и не пускать на уроки тех, кто ее не принес. По большому счёту это сводилось к безнаказанному гноблению младшеклассников бугаями, которым внезапно достался кусочек власти: не пускали просто так до самого звонка, закидывали сменку в мусорку/сугроб, давали пенделя табуном проходящему мимо ученику и т.д. Во избежание этого, мелкие ученики старались приходить задолго до начала уроков, пока стая дежурных ещё не обосновалась на своём посту.
       Ещё одним забавным местом была столовая. Мне всегда было интересно, КАК эти люди умудрялись из нормальных продуктов ваять такую несъедобную гадость?! Котлеты, которые не пахли мясом, синюю перловую кашу, сопливые макароны, бурдянистые супцы… КАГ? Ни с чем несравнимый, характерный столовский запах, настигал сразу на входе. Деревянная стойка, за которой стояла необъятная тетушка в заляпанном халате, длинные, вечно грязные либо мокрые столы. В нашей столовой без опасения и с удовольствием можно было есть только свежую выпечку, за которой устраивалась гигантская очередь, перемежающаяся бойней, ибо на всех не хватало.
       Запомнился один потрясший меня тогда, по-детству, эпизод. Младшеклассники в обязательном порядке должны были обедать в столовой теми самыми резиновыми котлетами и красноватым супцом, но некоторым из них сердобольные родители давали ещё  и мелочь на булочки. По какой-то непонятной мне причине, наша цилиндрическая учительница была категорически против едьбы булочек. Может быть она считала столовскую кормёжку особой формой наказания для нехороших учеников и вкусностей им не полагалось, не знаю… Поэтому, мои одноклассники давились булочками втихаря за пределами ее бдительного ока.  Но однажды двух мальчишек засекли за этим преступным занятием. Разъяренная Цилиндра схватила их за воротники формы и начала остервенело трясти на глазах у всего класса.   Парни оцепенели от ужаса и болтались кутятами в ее мясистых ручищах, из карманов выпадали булочки, а Цилиндра брызгала слюнями и орала что-то несусветное про наглых детей, запреты и пакостное поведение, туда же были приплетены их родители, которые преступно давали деньги на булочки… В общем, суть того происшествия я не поняла до сих пор.
       Ещё, одной из форм дежурств было дежурство по столовой. Весь день пара учеников не ходила на уроки, а помогала тем пышногрудым тиоткам в халатах, что уродовали продукты на кухне.  Дежурили обычно с удовольствием, поскольку это был повод откосить от уроков и возможность пожрать горячих булочек на халяву, не участвуя в бойне.
Уроки были более чем унылы. Я не помню ни одной светлой минуты – только долбёж, зубрёж и какая-то отчаянная канцелярщина. Особо идиотские «способы оформления задач»… Если ты решил задачу правильно, но (о, ужас!) не оформил ПРАВИЛЬНЫМ способом – неуд. Поставил не те фигурные скобочки – незачёт. Использовал другой порядок действий – неудачник. Главное – не верное решение, а оформительство и чёткое следование инструкциям.
       Однажды наша Цилиндра заболела и ее заменяла учительница параллельного класса. Ее не любили другие учителя, родители говорили, что она плохо учит детей, в общем, мнения о ней ходили не самые лестные. И вот она пришла. Урок математики. Задача. А в задаче нужно провести несколько операций сложения подряд. Я помню эти ощущения до сих пор: я прекрасно понимаю, как решать задачу, но так же и отлично помню, как жестоко караются нарушители ПРАВИЛ, помню, как нам запретили до этого складывать подряд несколько чисел сразу и мой мозг поражает полный паралич – я разрываюсь между своим «знаю» и их «нельзя». Оглядываюсь по сторонам и вижу такие же выражения глаз одноклассников.      Учительница в недоумении пытается добиться от нас ответа, но натыкается просто на толпу детей с бегающими глазами и зашитыми ртами. В конце концов, она не выдерживает и пишет на доске сама крупным, размашистым почерком: 5+5+5+5=20. И мы приходим в ужас от этой ереси, написанной рукой учителя: она пишет несколько операций сложений подряд… детский мозг не выдерживает… и милосердно уходит во тьму.
       Еще одним уродским уродством были уроки природоведения. Я просто отказываюсь понимать, как такую интересную для пытливого детского ума науку о природе можно превратить в челюстевыворачивающую тоску! Один только «Журнал наблюдения за природой» чего стоит… Это адская пытка для неокрепшего детского организма, еще не заточенного под бюрократию и рутину. Кажный божий день *начинающий бюрократ* ученик должен был записывать туда свои наблюдения за погодой: температуру, осадки, направление ветра и т.д. В конце недели сей кондуит безжалостно проверялся. Естественно, что подавляющее большинство учеников забывали/забивали заполнять журнал. В вечер пятницы дом несчастных стоял на ушах, а матерящиеся родители собирали по всем углам и сортирам газеты за всю неделю, чтобы переписать оттуда прогнозы погоды прошедших дней.
       Ну вот,  воспоминания младших классов подошли к концу. Давайте поговорим о классах средних. В нашей захолустной школе было очень мало хороших учителей и долго они не задерживались, что и не удивительно. Я помню двух.
       Учительница русского языка и литературы. У нас она проработала всего полгода. Именно она показала мне, что наука о языке может быть веселой и увлекательной.  Она умела превратить изучение любого скучнейшего правила в интересную игру. Именно она показала, что в сочинении чего либо нет рамок и границ, и что словосочетания умеют быть осязаемыми и вкусными. А потом всё закончилось и на смену весёлой Марине пришла унылая Зина, и русский язык снова превратился в скучнейшую зубрёжку правил, а литература – в убогого уродца, состоящего из шаблонов. Один «анализ стихотворений» чего стоит… Я представляю, как на том свете хихикают великие поэты прошлого, слушая, какую муру приписывают им в помыслах, при написании того или иного стихотворения.
       Второй замечательной учительницей была учительница английского языка. И, какое совпадение, она тоже продержалась примерно полгода. На ее уроках дети СВОБОДНО БОЛТАЛИ на английском. Не мурыжили бесконечные правила и времена, а в вольной, игровой форме, именно разговаривали. Легко и непринуждённо. Меняли разные наряды на картонных куклах, описывая, одежду, ходили в «понарошечные» магазины за покупками и разговаривали за продавца и покупателя, пели песенки и обсуждали красивые картинки. В общем, изучение языка проходило на ура и невиданными темпами. Потом ее «выжил» учительский коллектив и на ее место пришла пожилая тиотка с вечно хмурой физиономией и зубрёжкой про Строгов фэмэли и камрада Петрова… Начался унылый: Ландан из биг и Москоу из зе кэпитал… и т.д. Так она и проскрипела с нами до 10-го класса. С ее помощью все ранее полученные навыки разговорной речи были похерены и в 10 классе, после перехода в другую школу, мне пришлось изучать английский заново.
Остальные предметы и учителя пронеслись мутной, неаппетитной массой мимо меня. Попытаюсь вспомнить.
       Биологию вела симпатичная мулатка 30-ти лет со СТЕРВОЗНЕЙШИМ характером, боялись даже ее тени, поскольку она могла очень запросто и очень ехидно опустить любого ученика парой слов. У нее был муж (историк по совместительству) – молодой мужик, младше ее лет на 5 с женоподобными чертами лица, истеричным характером и бабским, визгливым голоском. Ходил он всегда почему-то в одном и том же ярко-сиреневом косцюме. Однажды, мой злобненький бесёныш за левым плечом нашептал мне кой чего на ушко… И я ловким движением, незаметно, подсунула огромный комок сочно-розовой жевательной резинки ему на стул. Он его не заметил… Когда по середине урока он решил встать… стул встал вместе с ним, накрепко приклеенный к жопе. Стул он, конечно, отодрал, но до конца дня так и ходил с огромным розовым пятном на очке, поскольку оттереть его не было никакой возможности.
       Физику вела целеустремленная мадам, которая очень мечтала стать директором, но у нее никак не получалось. От этого ее скверный характер становился еще скверней. Так получилось, что она когда-то  учила ещё мою матушку и матушка со своим занозным характером успела ее чем-то допечь. Уж не знаю чем. И когда физичка узнала, чья я дочь – радости ее не было предела… Отыгрывалась она на мне с каким-то нездоровым, взрослым садизмом. Даже буковки, мля, я писала в формулах не того размера.
       Химию вела кругленькая забавная тётушка, которая абсолютно не умела объяснять материал, зато была бойкой, компанейской и рассказывала нам на уроках всякие забавные истории о своей личной жисти.
       Учительницы математики менялись у нас почему-то с какой-то адской скоростью. Не знаю, почему они не удерживались. Кого нам только не ставили. Начиная от 70-летней бабушки по прозвищу Тортилла, которая еле ползала, была абсолютно глухой и маразматичной, до бесконечной череды зелёных выпускниц Педа. Бабка просто послала наш класс на… и отказалась вести у нас уроки, а молоденькие преподши тупо не могли справиться с обычным шумом детей в классе и убегали в кабинет директора рыдать. Честно говоря, я вообще не понимаю причин этих истерик. Одна из запомнившихся: утро, урок геометрии, новая молодка объясняет нам что-то про параллелограмм, класс привычно шумит, и вдруг на фоне этого шума раздается тоненький голосок нашей рыжей оторвочки – Надьки, которая трогательно выводит свежесочиненную песенку: « Параллелограмм… Надька ела грамм». Всё! Глаза учительницы наливаются слезами, лицо багровеет и она с криками убегает в кабинет директора. Мне всегда было интересно, НАХУА с такими слабыми нервами идти учиться на преподавателя? Тайна сия великая есть…
       Еще одним запоминающимся по дебилизму предметом, был Труд. Не знаю, чем там занимались мальчики на своих табуреточных уроках, знаю только, что их 7-палый учитель периодически приходил на уроки пьяным и кидался киянкой в шумящих учеников.
У нас, девочек, царило шитьё унылого гавна, которое никто в здравом уме и носить-то не стал бы, и готовка такой же унылой, несъедобной жрачки.
       Как обычно, в качестве сырья для адского рукоделия наши рачительные мамочки выдавали нам либо старые тряпки, которые вначале надо было распороть, либо отрезы из древних (возможно, довоенных) запасов жуткого, крошащегося ситчека кислотных расцветок. Первым моим *высером* текстильным шыдевром была кривоватая косынка, которая из-за своих неправильных углов никак не хотела завязываться под моим круглым е@@@льцем. Потом, наступил черёд фартука… Несколько ночей подряд я рыдала над несходящимся пазлом – своими выкройками. В итоге этот сюрреалистический конструктор был собран… Представлял он из себя два косых четырёхугольника, соединённых вместе поясом, который был короче раза в полтора, чем следовало и его пришлось дошивать вставками. Верхняя петелька с трудом налезала на мою голову и норовила обрезать уши при надевании, а в чудесные, сморщенные от швов карманы влезал разве что спичечный коробок. КАК выглядел мой следующий арт-объект – сарафан, я не буду писать по этическим соображениям, дабы не вызвать паралич моска у неподготовленного к высокому искусству читателя.
       Готовили мы тоже какую-то неудобоваримую хр@нь. Снежки – это такая приторная гадость из вареных белков, которые для большей приторности еще и поливали вареньем. Резиновые котлеты – очень похожие на столовские и сухие коржики, промазываемые всё тем же вареньем или сгущенкой для придания схожести с тортегом.
       Вот такая вот небольшая зарисовка из моего школьного детства. Добавляйте свои воспоминания и интересные наблюдения того периода в комментарии.
       С любовью, ваша тиотушка Астрель.