Попытка автопортрета

1.
Он равнодушен был к признанию
И к упоению рекордами,
Он не входил с победным знаменем
В черту поверженного города.

Был, безусловно, слишком чужд ему
Не дух, –  душок соревновательный,
Чтоб, жертвуя святыми чувствами,
Успех стяжать безосновательно.

Он не был пошленьким прагматиком,
Планирующим жизнь до тонкостей,
А был стихийным он романтиком,
С его бессмысленной дотошностью.

И, нарочито жизнерадостных,
Он не терпел нахальных выскочек.
Не видел повода ни разу он
Довериться их играм в искренность.

Не жег сердца людей глаголом он –
Такого не было азарта в нем.
Ему не приходило в голову
Сегодня рассуждать о завтрашнем.

А о вчерашнем – уж тем более –
Он не прельщался разговорами.
Чужими головными болями
Он не страдал безоговорочно.

И не умел он слепо следовать
Другими выдуманным правилам.
Считал за истину последнюю
Свою единственную правду он.

Он чтил придуманный Создателем
Закон земного притяжения,
Но к власти и к законодателям
В душе питал пренебрежение.

Космополит без роду-племени,
Не жил он думами народными.
Людские вечные проблемы он
Воспринимал не без иронии.

Он не стремился даже в малости
Жить напоказ, кичась публичностью,
Но, несомненно, божьей милостью
Он был неординарной личностью.

Он жил с дырявыми карманами,
И черных дней своих не помнил он,
И не нуждаясь в понимании,
Он и ушел почти непонятым.






2.
Его, наивного, неявные
Порой тревожили терзания:
Вдруг той, 
        что как бы влюблена в него,
Игра просчитана заранее?

Эпизодически-случайные,
Свиданья были крайне скомканны,
За каждым – легкое отчаянье
Тянулось тягостной оскоминой.

Как, в самом деле, не отчаяться
В миг откровения таинственный,
Когда любовь не получается,
Бывая каждый раз единственной.

Его, смешного и нелепого,
Блаженные вели намеренья,
А было что там или не было,
Нам не узнать уже наверное.

И он ушел, – куда – неведомо,
Ушел бездарно и божественно.
Остались вечными невестами
Им нерастраченные женщины.

И сделалась почти преданием
Их жизнь в процессе отдаления.
Был редкий шанс
                судьбой подарен им –
остаться двадцатидвухлетними.

Да были ли вообще те женщины,
Далекие катастрофически,
С недостоверными их жестами
И с их глазами гипнотическими.

Там не было в любви признания,
Там не осталось даже ревности,
Остался дым воспоминания,
Да горький привкус повседневности.

Осталась жизнь обыкновенная,
Беспутная и немудрящая,
Но истины два-три мгновения
Вполне докажут – настоящая.

Дни облетели леса листьями,
Бесцветны и самотождественны,
Но полтора мгновенья истины
Запомнятся, священнодейственны.

Пусть обвинители неистовы,
В недобрый час кресту предав его,
Но одного мгновенья истины
Достаточно для оправдания!