Сестра

          Вглядываюсь сквозь пыльное окно в голубое, притягательное, приглашающее ликовать сердцем, июльское небо. Губы произвольно, в тонкой связи с подсознанием рождают: "С-е-с-т-р-а", и улыбка, в которой знаток лирических душ заприметит оттенок ощущения защищённости этого человека, - улыбка, слегка печальная, говорит о том, что я счастлив, несмотря ни на какие обстоятельства.
          Вздрагиваю от внезапно скрипнувшей двери; бледный, с перевязанной правой рукой и огромным синяком у самого виска. Мчусь, раздавив по пути поломанный детский паровозик, лежащий у дедовой кресла - качалки, наступив своей любимице Мурке на хвост, подняв при этом облако пыли,  - мчусь навстречу своему божеству, и оно, состоящее целиком и полностью из одной только любви, протягивает ко мне, озорному сорванцу, будущему гению свои хрупкие милые ручки; целует их, крепко-крепко прижимает к себе, чтобы я ещё сильнее почувствовал и осознал ту связь, которая помогает мне расти, как солнце помогает выстоять ранимому, подверженному большой вероятности не оставить и следа на этой земле зелёному ростку, что возводит существование солнца в неоспоримую степень абсолютной значимости. То же самое можно сказать и о моей сестре.
- Как нынче спалось-здравилось моей ненаглядной обезьянке?  - вопрошает звучный, нежный девичий голосок.
- Хорошо, сестра.
- Ты всё выполнил, как я тебе наказала утром? - её чистый, по-монашески кроткий взгляд лучится таким теплом, что мои юные годы уходят куда-то в небытие, и я ощущаю себя младенцем, для которого всё кругом наполнено великой тайной, сам мир, как огромный гротеск, необъятен и не назван понятным мне именем.
- Да, сестра.
             Проходит мгновение, и в мои руки сыплются как всевозможные дары, сладости, во рту появляется предтеча удовольствия скорого вкушения гостинца... а быть может, я уже употребил не одно лакомство, а сам как будто не вкушал, ибо время имеет иногда странные свойства - густеть, или разжижаться, а то и вовсе исчезать.
           Возвращаясь, оно снова ворачивает мне дом, полный секретов, о которых знаю лишь один только я; сестру, у которой, будто-бы целых два сердца, что я, прикасаясь к ней ладонями, чувствую неописуемую волну, проникающую в моё детское тело, подверженное множеству недугов и которое тотчас же возвращает мне былую резвость на несколько дней...
            И тут, после мимолётного взгляда в окно, где небесное светило ещё более является в величии превосходного дня, на ум снисходят как сладости из рук сестры, чУдное, глубочайшее в своём значении слово " святая", а губы шепчут в унисон мыслям: "с-е-с-т-р-а". И я уже не вздрагиваю как когда-то, от скрипа двери, не теряюсь во временном пространстве от сладостных её даров, и даже пленившая меня в четырёх стенах переломанная рука не напоминает о себе болью, когда тёплые, любимые руки сестры замрут ладонями у моих глаз, и самый дорогой голос на свете тихо и певуче спросит:
- Отгадай, кто?
И я, вне себя от счастья, восклицаю что есть мочи:
- Ты - святая! Ты - моя сестра!!!