Черновик письма Катюшке Селюк

              Булки с изюмом... Каштаны, берёзки,
              Жёлуди — с глазками, листья — в альбоме...
              Мама! — оставь меня на перекрёстке —
              Детства — и юности... Брось! — на изломе...
                Катя Селюк, "Булки с изюмом"


Жизнь прошла нерифмовано
бешено, в темпе рваном —
по листикам нелинованым,
по клавишам "циммерманна",

со звуками гайморитными
вокзальных иносказаний, —
с такими кардиоритмами,
которым — не дали названий!..

Что — были нам девки-бантики,
какие — укоры совести? —
мы, юные антиромантики,
сражались в электропоезде

за сдавленный вдох астматика,
за тамбура сжатое небо, —
добраться бы до Крещатика,
купить бы что, кроме хлеба,

на крохи, на слёзы мамины,
пока до своих не вырос!..
Эх, Родина-мать Не-Малая,
вся память — жратва навынос...

Все игры — делёжка подлая,
где каждый хотел — за "наших",
где редко сражались пО двое,
и часто был нос расквашен,

где все мы старались — поровну,
пока из своих обителей —
из бедных или ворованных —
не рвали нам кайф родители,

пока не крестили пряжками,
сажая к литературе...
О, как с полосатыми ляжками
мы бегали на физкультуре,

крутили "листы" подъёмами,
сажали с угла — в девяточку,
девчонок сбивали — ё-маё, —
прогнутых в фигуру-"ласточку"!

Разглядывали картиночки,
казались друг друга распущенней —
и вмести с физичкой Ниночкой
читали Вэ Гэ Распутина!..

...Утром кончилось равенство
вместе с дешёвым пойлом:
кто — в вуз побежал, кто — замертво
свалился в армейскую койку,

а дальше — уже тверёзые,
шли каждый к своей невесте:
кто — в загс с Мендельсоном и розами,
кто — в цинке, под фишкой "двести".

Потом... а потом всё — в розницу,
впервые, но как-то... просто!
Из этого времени помнится:
вопросы, одни вопросы...

Нас складывали. Делили.
Нас стравливали уроды
от газа и нефти или
топили глотком свободы.

Мы — выжили — друг за другом...
Прижатый мигалкой к бровке,
я тоже ползу — по кругу —
на первой, без остановки,

без шанса свернуть направо,
но с риском смерти на встречке —
в одном потоке: шалавы,
чиновники, человечки —

так плотно, неразделимо —
покойники и живодёры —
ползут по потоку мимо
обочин — под светофоры,

спеша подловить — зелёный.
Однако однажды — красный.
Стремленье уйти из колонны —
заманчиво, но — напрасно.

Всё катит Большая Родина
который раз — мимо Малой,
Всё — пройдено, снова — пройдено,
уже остаётся — мало,

уже ль, забывая худшее
теряясь в потоке, впредь
до самого смертного случая
останется только — жалеть

и помнить?..
             ...Окно распахнуто,
желтеет кленовый лист.
Из радио Алю Пахмутову
поёт молодой артист.

Успеть — непременно к ужину,
покуда — день не иссяк,
а дома — а дома суженая
плюс "что-нибудь да не так".

Да будут сумерки тёплыми —
до ночи. И тьма — в оконце.
И будут мокрыми стёкла,
как только проснётся солнце,

а тягостный день — до вечера,
а снег февраля — до таянья.
До каждой до новой встречи —
не память, но — ожидание.