***

                И. И. М-ой

Мой русский — сильнее того, чем брюзжит Россия,
поминая через губУ патриарха и президента,
призывая без разбору дьявола или мессию
в качестве междометия, связующего моменты,

не поддающиеся классификации при неожиданной встрече
вне заведений, где русский язык — часть формы,
а каждое слово брани, должно быть, — часть речи,
не говорящая встречному о себе, кто мы...

Мой русский — чище, точнее, а потому — русским
холодно среди моих прямых дополнений,
а в степенях свободы моей — узко
лишь потому, что из всех предложений и мнений

верным будет — необъяснимое, завитОе,
с красным словцом безразлично чего ради:
если я прошу продать распятие золотое,
то в спину слышу: купил для своей б..ди.

Мой русский не терпит лжи и того стона,
который принято чтить на Руси песней.
Мой русский — один, что на улице, что — дома,
и в Храме — тоже мы с ним всегда вместе.

Я, нЕрусь на три четвёртых, могу ли сказать кому-то,
что любовь к России — право не только титульной нации?
Не могу: сразу рождается образ верблюда,
о котором надо что-то доказывать злее, чем драться!..

Речь, которой владею, рождённым в ней — низвергать не ново,
Да разве только эти права безграмотные качали? —
Кто сумеет отнять у меня — моё Слово,
то, которое было Всего в Начале?!