Перед распятием

В тот день, когда ещё совсем ребёнком,
Я в церкви оказался в ранний час,
Стоял, картиной жуткой впечатлённый,
И только слёзы капали из глаз.

У алтаря в углу в потоке света
На небольшой от пола высоте
Был дядя – весь измученный, раздетый.
И он висел, распятый, на кресте.

А я ещё тогда пугался крови,
Не знал, что мир бывает столь жесток.
Зажмурился, что побелели брови –
Увиденному верить я не мог.

А видел – боль в глазах его закрытых,
Печать страданий, что свела уста.
Но что ж никто не прекратит сей пытки,
Не снимет дядю бедного с креста?

Приблизиться и снять его – так просто!
И к взрослым я взываю неспроста:
Я слаб ещё, во мне так мало роста
И мне не дотянуться до Христа.

Но взрослые застыли пред страдальцем,
Молят об искуплении грехов.
Помочь же – не пошевелят и пальцем,
Как будто есть запрет – снимать с крестов!

Никто из прихожан, стоявших рядом,
Ему облегчить муки не посмел.
И он, впитав их каменные взгляды,
Уже и сам давно окаменел…

А гром не грянул – в церковь нос не кажут.
И преспокойно могут рассудить:
«А грех любой – насколько б ни был тяжек –
Мы покаяньем можем искупить.

Покаявшись – забудем». И понять я
Такое не могу. Мне б закричать:
«Вы смотрите спокойно на распятье –
Так сами, значит, можете распять!»

Они – холодны в собственной юдоли,
Неравнодушны лишь к своей судьбе,
Слепы, глухи к чужой беде и боли,
Всегда их мысли только о себе.

Но что в других будить пытаюсь стыд и
К ним в этих строках беспощадно строг? –
Не раз себя корил и ненавидел,
Когда помочь кому-нибудь не смог.

Но в мире равнодушия и скверны
Не уж то в заблужденьи нахожусь?..
И пусть – нет! – не отрёкся я от веры,
Но в церковь вновь пойти всё не решусь.