Кулинарная книга

               

        КУЛИНАРНАЯ   КНИГА

  (Автобиографическая поэма)
       
                ***
Мне помнится книга в красивой обложке:
На скатерти белой тарелки и ложки,
Салфетки хрустящие, рюмки, бокалы;
Торжественно-важные нежные каллы.
Хрустального блеска и звона посуда.
Смотрела на книгу я ту, как на чудо.
               
И виделась  сказка  из мира другого:
В  картинках, ища подтверждение слову,
Пыталась понять зашифрованность кода -
Ведь книжка для всех: для меня, для народа,
И жить так прекрасно  для  духа и тела,
Как  там нарисовано, очень хотелось.

Там  были  нарядны столы в ресторанах,
И стулья, и люди, и даже  диваны,
И фикусы в кадках ( потом – больше  пальмы),
И люстры, и лампы в простенках  зеркальных.

А слово « меню»  мне волшебным казалось.
Глубокая  тайна за словом скрывалась.
Названия  блюд – как древнейшие свитки,
Заморские фрукты,  десерты,  напитки…

Ах,  как будоражило воображение
Это моё  кулинарное  чтение
В  краю, занесённом  такими снегами,
Где  только на лыжах, где  царствуют  сани,

А  лето короче девичьего всхлипа.
С возлюбленным ночи, прощального скрипа
Калитки дворовой… Гулаг… Рудники,
Войной искалеченные фронтовики.

Тайга, упираясь в плетень и заборы,
Решала судьбу и житейские споры.
Как  равные равным,  бродили медведи,
Большие и бурые мишки  - соседи.

Давно  это было, давно и прошло.
Как  солнце -  за тучею скрылось, ушло.
Но в памяти – рощице гнёздышко  вьёт,
Как птица,  недетское  детство   моё.

            * * *
               

                Лады- лады – ладушки,
                Испечём оладушки.
                Пышные, душистые,
                Солнце – золотистые…
       

Утро. Рано.  Ветер воет.
Кружит вьюга,  словно зверь.
Пёс, о чем-то беспокоясь,
Вдруг заскрёбся с силой в дверь.
Мама глянула тревожно-
Двери заперты надёжно.
-Тихо, милый, не шуми.
Это вьюга разыгралась.
Точно ведьма разгулялась.
Да уймись же ты, уймись..

Вот сейчас затопим печку.
Сварим пшёнку или гречку.
А проснётся детвора –
Нам и завтракать пора.
Пёс умолк, как будто понял,
И улёгся не спеша
У двери, а у иконы
Мать застыла не дыша.

Я боюсь пошевелиться.
За окошком ветер злится,
И мальчишки крепко спят.
Ведь топить хотела печку,
А сама стоит со свечкой,
Будто замерла навечно:
«Боже, праведный ли свят?»…

Будто гром среди зимы
Тихий стук в окно раздался.
Пёс вскочил и заметался,
Лая громко, так что мы
Поднялись, как по команде,
Уговаривая Гранда
Замолчать и тихо сесть-
Не лихая ли в дом весть…

То была соседка наша,
В шубе ветхой – тётя Глаша,
В шали вязаной- кольчуге.
Пса погладила как друга:
-Ты скажи, как нынче в трубах-
То всё воет, всё гудит…
А чего  не топишь печку?
И запела: «Ах, сердечко,
От милого ни словечка.
Кто прижмёт меня к груди?
Что –то ждёт нас впереди..»

-Не томи,- сказала мама,-
Что стряслось – как не в себе…
- Получили телеграмму….
Что-то холодно в избе.
Ребятня, а ну - в постели,
И доглядывайте  сны.
-Как метёт-то всю неделю…
- Март, да долго до весны..

От берёзовой растопки
Запылала жарко  печь,
Превращая голос кроткий
В ярко-пламенную  речь.
Поворочавшись немного,
Разомлели  от тепла.
Непонятная  тревога
Струйкой дыма утекла.
Мы лежали тихо-тихо
И проваливались в сон
Сквозь густое пенье вихря,
Его звучный баритон
В приглушённый шепот мамы
С тётей  Глашей  у печи,
В разговор какой-то странный:
-Говорят, что всё врачи…
-Говорят… А ты молчи,
Ты ж с дипломом, повитуха,
Брат – медведь, а смерть – старуха…
Меньше знаешь – дольше жить.
Чай, давай –ка лучше пить..
- Что-то  будет..
- Может врут…
Все светила там, спасут…
- Чтоб ему...подох бы лучше…
Самый подходящий случай…
- Ты с ума сошла, забыла,
Сколько  близких схоронила?
Расстреляли…без могил…
- Это он…он  их убил…

…Снилось поле, всё в снегу.
Люди по полю бегут,
А вдали  горой – стена.
Надпись чёрная видна.
К ней народ  спешит, толкаясь,
Очумевшей дикой стаей,
Забивая тех, кто мал
И рыча во весь оскал.
Крики: «Горе! Горе! Горе!...
…оре…оре..- эхо вторит.
А толпа  - вперёд, вперёд:
-На кого ты нас, сирот…
- Мама,- крикнуть я пытаюсь,
Но от крика задыхаюсь.
Ноги, ноги надо мной,
А толпа: - Отец родной!..
И внезапно всё пропало.
Тишина, как покрывало,
Вмиг окутала меня,
Колокольцами  звеня.

- Слава  богу,  дорогая!-
Тётя Глаша, вытирая
Пот со лба  рукой устало,
Подмигнувши мне сказала.—
-Сутки целые в бреду.
Ну, живи, а я пойду.
Хочешь есть? – Хочу, -киваю.-
И совсем не понимаю,
Что со мной произошло.
- Всё, родная, хорошо.
Чаю выпьешь? Вот оладьи.
Да поешь ты, Христа ради.
Мать пекла.  Открою ставни.
- Тётя Глаша, умер  Сталин…
- Что ты? Болен.  Там врачи.
Будет нам на калачи…
- Тётя  Глаша, я была там…
- Где?
- Где  Он…народу тьма…
Все бегут, кричат и плачут…
 - Это всё проделки сна.
Небольшая лихорадка.
Для леченья – шоколадка,
Тёплый  чай, морошка с мёдом…
Что там было –то с народом,
Говоришь, рыдал  без лести…
«Mala  gerba cito krescit…*
Tempora mutantur»*, детка.
Жизнь  не сладкая конфетка.
Хоть и хрен не слаще редьки,
Но при этом вы заметьте –
Лечит всех наш «Айболит».
Говорите, где болит,
Полечу, коль разхворались,-
Тётя Глаша рассмеялась,
А потом сказала  строго:
- Я пойду посплю немного.
Вы тут тихо, не шумите.
Если что -  меня зовите.
Чему быть  -  не миновать.
Будем жить да поживать…

Двери скрипнули,  как старость:
- Сколько  нам ещё осталось…
Кто – то знает наперёд..
Жизнь сама себе идёт…-
И захлопнулись устало.

 Утро стыло  наступало,
Низвергая с пьедестала
Всё и вся,  а у ворот
День стоял  седой и хмурый.
Объявили: - Вождь наш  умер
Нынче ночью…Боль в сердцах…
В селенье маленьком – Пульцах,
С трудом пробившись сквозь сугробы,
Стояли люди, как у гроба,
Вокруг столба с тарелкой  чёрной,
И всё казалось иллюзорным:
И чёткий голос Левитана,
И дело « кормчего – титана»,
И слёзы на глазах у мамы.
А день субботний был и банный.
Дымки из труб печных вились,
Неспешно поднимаясь ввысь.
И пахло хлебом из пекарни
Под сумрачным тяжёлым небом
В далёкой дали от Москвы,
Где в марте так снега густы,
И так похожа быль на небыль…
               
            *  *  *
                - 2-
Летели дни в большой тревоге.
Весна  стояла на пороге,
Но лёд был крепким на реке.
Как многоликие вопросы,
Вздымались стамухи – торосы
На отмели песчаной вдалеке.
И рыбаки долбили лунки.
Натягивая лески-струнки
На самодельные крючки,
Как лавровый венок победный,
Насаживали мякиш хлебный,
Но походили на стручки
Гороха сдобренные лесы.
Париж, известно, стоит мессы,
Но что Париж –месье, ламур…
А вот вам  батюшка –Амур:
Закован в ледяные латы.
Шиханы – царские палаты -
Шатрами белыми стоят,
Как царство  снежной королевы.
Прозрачны стены их. Как стрелы
Остры отточенные грани,
Дотронешься и будешь ранен.
В закатном зареве горя,
Седые вороны парят
Над замками из льда и снега,
Сверкающими , словно Вега,
Взойдя на звёздный небосклон.
Что ты сказал бы, Аполлон,
Когда в подобные чертоги
Однажды бы спустились боги
И людям глянули в глаза.
Быть может  детская  слеза
Пронзила  б сердце ледяное,
И направление  иное
Взяла  бы чуткая  строка.

          *  *  *
              -3-
Повадки  щучьи всем известны.
В  укромном притаившись  месте:
У затонувшего  бревна,
Где тень  глубокая  черна,
Иль под  корягою  какою,
Прикрывшись  сочною травою,
Застыв  торпедою  живою,
Ждёт  жертву бедную  она.
Стозубый рот зажав, как спицы
В велосипедном  колесе,
Речная пегая волчица,
Узрев добычу в карасе
Или плотвишке бестолковой,
Устроит  пир потом в столовой -
В придонной ямке на косе…

Их  было  трое –в  полосе
Живого  лампового света.
В  фуфайки  чёрные  одеты,
Они  сидели  за столом,
И ждали,  требуя ответа:
-Где муж твой?
-Коли  дома  нету,
Знать  на работе, где ж ещё.
- Кому же  пироги печёшь
В  такую пору?
-Ребятишкам…
-Давай  на стол, и молочишко
Из печки вынь. Картошки с салом,
И щей… побольше, да с наваром.
Как  полагается - по стопке
Подай  гостям хорошей водки.
-Нет водки  в доме, только брага.
-Ну что ж, и с брагою поладим,
Хозяйка  добрая видать.
А это,  чтоб не  баловать.
И финку острую - на стол.
Садись, отпразднуем « престол».
Себе налей и пей  до дна:
На много горя – смерть  одна…
Мать молча  выпила и встала,
-Добавить  щей?
-И щей,  и сала…
На  занавеску,  что скрывала,
Запечный  угол с одеялом,
Полати наши, осторожно
Взгляд бросив быстрый и тревожный,
Прошла к печи, взяв тонкий ножик.
Не шевелясь, мы наблюдали,
Как она сало нарезала
И доливала в чашки щи,
Держа половник, словно щит.
Почти спокойная, прямая,
Движенью каждому внимая
Гостей непрошенных, ступая
Неспешной очерчённой тенью.
Молясь неслышно провиденью,
Мы напрягали слух и зренье,
С мольбою обращаясь к  богу.
Хмелели гости по-немногу.
Высокий, старший с виду, строго
Сказал, лаская рёбра стали:
- Дорога дальняя, устали.
Стели, хозяюшка, кровать.
Пора и ночку ночевать
Мать побледнела. – Ворковать
Не будем долго. Что болтают
В деревне? Знают про указ?
-Указ – не сказ, а что про вас…
Сороки по лесу летают,
И ворон кружит… Наливая
В стакан гранёный молоко.
Один, плечистый, лысеватый,
С кошачьим  глазом  косоватым
Привстал: -   До бога далеко.
Сдал бог вас, как овец, легко.
Горят там агнецы в бараке.
А  муженёк твой  сбёг, однако.
Иначе сдох бы, как собака,..
Да  всё равно  оставит след..
Я  закричала: -Нет! Нет! Нет!...
И  вылетела из-за печки,
Босая, в сени, на крылечко.
На снежном  насте, недвижим, 
Лежал  наш  Гранд,
И снег был красным.
Как будто жизнь во  мне угасла
В тот миг. Как сотнею пружин
Сдавила горло чья-то сила.
Беззвучно  мама голосила,
И страшные чужие руки
Мне зажимали рот.: - Ах, сука!-
Шипело красное  лицо.
И глухо звякнуло  кольцо
О доски  пола надо мною.
С  тех пор почти всегда весною
Вдруг сердце тягостно заноет,
И в горле боль комком студеным,
Хотя как  будто  нет причины,
И даже  тёплая овчина
Согреть  не может днём паленым.

Всю  колотило от озноба,
Как будто я под крышкой гроба.
В дощатом  склепе, в темноте,
В могильной, стылой  черноте
Чудовищем   тысячеглазым
Таился погреб. Вдруг  над лазом
Железо   стукнуло, и разом
Ворвался свет, как по приказу,
И сверху кубарем  скатился
Мой старший брат, и лаз закрылся.
В углу, у ящика с картошкой,
Прикрывшись  тоненькой  рогожкой,
В клубок свернувшись, словно кошка,
Дрожа от холода и боли
В чернильном  мареве   подполья
Окликнуть я пыталась брата,
Но не смогла. Как будто вата
Внутри связала голос, звуки.
Похолодели  ноги, руки…
От страха  сердце   занемело.
Я поняла, что онемела.
Исчезла  боль, и пустота
Вливалась, как в сосуд вода,
Лишая  мало-мальской воли.
Я ощутила запах  крови
И поползла  на этот запах,
Как зверь ползёт на чутких  лапах.
И тьма была  уже не тьмою.
Коснулась брата я рукою:
Лицо в крови, рубашка тоже,
Глаза  открыл, а встать не может,
Приподняла его – о, боже-
Рассечена спина, как бритвой.
Брат  прошептал: - Лицо мне вытри,
Глаза не видят ничего.
Как жалко было мне его.
Мы вовсе не были друзьями,
Детьми любимыми у мамы.
И после « бериевской» драмы
Пройдёт всего четыре года,
Как, обернувшись у порога,
Он скажет мне: -Прощай, сестра.
Семнадцать  стукнуло  с утра.
Пора мне – в жизнь, а ты расти.
Так наши  разошлись пути
На долгих три десятка лет.
Был  брат высок,  но не атлет,
Худющий,  как и все мальчишки,
Но для меня тяжёлым  слишком,
Пока тащила с передышкой
Его в свой  тайный  закуток,
Где он  лежать хотя бы мог,
И боль немного  облегчить.
Кто мог в момент тот  научить 
Меня, как нужно поступить,
Давая  мне святое  знанье.
Но до сих пор, как заклинанье
Произношу я: - Рафаил!...
И он  на помощь  приходил
Всегда,  когда  беда  ломила,
Болезнью  тяжкою томила,
Хранитель  мой – святой Архангел.
Зелёный  свет,  как будто ангел,
Спустился мягко, невесомо,
И голос нежный, незнакомый
Шептал: -  Веди поверх рукою.
Не бойся,  детка, я с тобою.
Смотри – сквозь пальцы свет струится,
И рана больше не сочится.
Теперь чуть ниже, чувствуй  свет…
Киваю головой в ответ
И ощущаю - бьются токи,
Текут  невидимым потоком
Струясь  зелёными  лучами,
И лёгкий  шелест за плечами
Незримых крыл. Как  обручами
Сдавило  голову мне вдруг.
Перед глазами – желтый круг,
А в центре белое  пятно,
И удаляется оно,
И  тянет,  тянет  за  собой,
Как  будто  манит в мир иной.
И голос  вновь,  тревожа  слух:
- Запомни, крепок был твой дух,
И впредь держи открытым сердце,
Оно  любви  всесильной дверца,
А  ключ в тебе. А ключ в тебе…
Доверься…  Многое  в судьбе
Мне  и доныне  непонятно.
Счета  ошибок многократных
Столь велики и неоплатны…
И всё ж в минуты  роковые,
Когда стремились все кривые
Враз пересечься на пути,
Я слышала, как голос внятный
Звучал: -  Доверься… и иди.

Очнувшись,  как от  наважденья,
Решила точно,  что затменье
От  страха  на меня нашло.
Ведь если небо  снизошло…
Со мной  ли всё произошло?
Чей  это голос говорил?
И мне  в ответ: - Я – Рафаил.
Архангел  божий и целитель».
И  неожиданный  спаситель
Наполнил светом изумрудным
Простывший  угол неуютный.
И  стало так тепло  и  сладко.
Мне  чудилось, что я в кроватке
Младенцем  маленьким  лежу.
С улыбкой  радостной  слежу
За  бабочкою  яркокрылой.
Она  головку  приклонила
К цветку  воздушному и мило
Прильнула к  нежным лепесткам,
Как  прикасаются   к устам,
Даруя  чистым поцелуем.
Звучало  всюду «Аллилуйя!»
В благоухающем  саду,
Где мир с собою  жил в ладу,
Не  околдованный  обманом.
Журчали  музыкой  фонтаны
В  искристых  переливах света,
Где вечное  царило  лето,
И в платье белое  одета
Ко  мне шла, улыбаясь, мама...
Как сон  виденье  уходило.
Я медленно  глаза открыла.
Как в морге,  тишина царила,
Повиснув  сонно  по углам.
Брат  прошептал: -  Как тихо там…
Я замотала головою,
И слёзы  полились рекою,
Представив страшную  картину-
Мать с братом младшим, неповинным
(Братишке не  было  и двух.)
Всем  телом обратившись в слух,
Боясь  неловкого движенья,
Застыв в гнетущем  напряженье,
Мы  словно ждали приговора
В поспешной  речи прокурора,
Звучавшей отдалённо, глухо.
Не  сразу  уловило  ухо,
Но голос долетел до слуха:
- Живые, Господи, живые,
Родные вы мои, родные…
Фонарный луч, качаясь, пляшет.
В неровном  свете – тётя Глаша.
Нас обняла, к себе прижала:
- Живые…все…а те сбежали.
В деревнях ищут, да куда-
Повсюду матушка – тайга…


                * * *


                -4-


                Время – не бремя
                Не выведет племя.
                Время придёт-
                Так и лёд пойдёт….
               
               
            
               *  *  *       
         
Цвела  черёмуха  душисто.
По глади водной, почти чистой
С  уключин  пением речистым
Сновали   шустро  плоскодонки,
И ловко обходя  воронки,
Ворчали мужики негромко,
 Крестя их  матом втихаря.
Подманивая  хлебом пескаря,
По  берегу бродили дети
И  страстно  спорили о лете,
Что  обещало  по приметам
Холодным  быть – лист  распустила
Ольха берёзы  наперёд,
И птица нынче гнёзда вьёт
На тёплой, южной  стороне.
И муравейник таял с юга –
Перебивали мы друг  друга,
Весной  довольные  вполне.
Качаясь  на  тугой  волне,
Рыбёшку  ловко подхватила,
Взлетая, чайка и красиво,
Как гордо  реющее знамя,
Неспешно  проплыла  над нами.
А в наши   банки - раз, два, три..
Вплывали  горе - пескари,
Обед для кошки, и жарёха.
Для  детворы совсем неплохо.
И мы несли  улов домой,
А в доме пахло  черемшой,
Весенней зеленью лесной,
Точнее – диким  чесноком,
Он  многим  вовсе  незнаком,
Таинственный  таёжный  лекарь.
За ним в тайгу, мы как в аптеку,
Ходили - только снег  сойдёт,
И  молодой  побег  взойдёт,
Листом в тугую трубку свёрнут,
Тончайшим  пологом  задёрнут,
От  солнца  спрятавшись  в тени.
Вот тут его-то и возьми
И ешь, как хочешь-  с солью,  хлебом,
За ужином  и за обедом.
С варёной, жареной  картошкой,
Клади в супы, борщи, окрошку,
И в  пирожки, и в растегаи,
В  любое  блюдо  добавляя.
Она  нам силы  прибавляла,
От  зимней  хвори  избавляла,
Болезней разных,-  и  вообще,
За память  добрую в душе
Пою я оду  черемше.

Но  возвращаюсь в май. Бывает,
Как летом  солнце припекает,
И  всё мгновенно оживает,
Река настывший   лёд   ломает,
Освобождаясь  от  потуг.
А в этот -  словно недосуг
По небу  было  прокатиться
Теплу,  чтоб ласково пролиться
Лучами  жаркими. Сторицей
Земля  бы  воздала  за плуг,
Поднявший  пласт земли  прогретой,
Но в тучах  не было  просвета.
Всё ж вышло солнышко. Приветом
Горячим  обожгло  сердца.
Рванулся  голос  у певца,
Зовя  подругу  на свиданье.
Розово-клювое  созданье,
Чернее  ночи два  крыла,
Она  летит  ему  навстречу
И звонко, радостно  щебечет.
То иволга. В  певучей  речи
Отвага юности  беспечной
И радость,  что  весна пришла.

                -5-

                За горами, за лесами,
                За далёкими   морями,
                Где из неба льётся синь,
                Град  стоит-   Ерусалим…


С утра царила суматоха.
Дощатый  пол  скрипел  и охал,
Но  становился с каждым вздохом,
Всё чище, ярче и белее.
Воды полынной не жалея,
Скребли его мы голяком,
Из прутьев  веником упругим,
Довольно жёстким, но не грубым,
Посыпав крошкой и песком,
Как  драят палубу - до блеска.
Крахмальным хрустом  занавески
Хрустели всласть под утюгом,
Набитым жаркими  углями.
Он, как корабль под парами,
Ходил туда – сюда  преважно,
Как в плавании каботажном,
Неся достойно честь и славу
Утюжно- угольной державы.

О, чистота полов скоблёных
На святках  праздничных зелёных!
В  пятидесятый день от пасхи,
С утра пораньше тихо встав,
Спешили в лес мы без опаски,
Несли домой охапки  трав,
Цветов и веточек душистых,
Разбрасывая в доме чистом
По свежевымытому полу.
- Согласно  сказанному  Слову-
В сей день  дарован вам Закон.
Отныне править будет он,
Навечно  выбит  на скрижалях.
Ниц распластавшись все лежали,
Народ  смиренный- стар и мал,
И каждый Голосу внимал
Там, у подножия Синая,
Где всё цвело, весной играя..
И было – в горнице Сионской
Спустя каких-то - тыщу лет,
Огонь сошёл,  как сходит солнце
На богом избранных. И нет
Такого больше дня  светлее.
И души  чёрствые теплеют.
И вера  крепче и сильнее
В  того, кто создал этот мир,-
Так   дед  певуче говорил,
Как  песню  пел, творил молитву.
Совсем  иной земли  палитра
Нам виделась  и представлялась,
И взору детскому являлась,
В пространных  снах,  рождая зов.
И нам, не ведавшим азов,
Благословение давалось.

У любопытства  нет конца,
И зверь, известно, на ловца
Бежит, и мы, насев  на деда,
Просили – расскажи,  поведай…
И  ведал  он:  об Аврааме,
Трёх  ангелах пришедших, манне,
О старце  Моисее, храме
Разрушенном  в Ерусалиме.
- В  далёкой это Палестине,
Где центр  земли, там божий дом.
На праздниках красиво в нём.
В Пятидесятницу – особо.
Дары несут, как жертву, Богу,
Чтоб знали люди – Он  Един,
И всему  миру господин.
- А  значит Троица – три бога?
- Один, один… Бывало  много,
Но главный только Он ,один.
- Куда  же делись те, другие?
- Да померли давно. Иные 
На свете были времена...
А мы все - божьи  семена,
Упали в землю  и растём,
Кто деревом, а кто – цветком,
Ну и бывает – человеком.
Мы  дружно заходились смехом
Над  аллегорией такой.
- Пора, пожалуй,  на покой,-
Вставал, смеясь, - глядите – мать.
- Поосторожнее б вы, тять,
Не ровен час, а вы про бога…
- У всех у нас одна дорога,
Да  что-то  многие  в обход.
А я с крестом ходил в поход,
И  не какой-то доброхот
Спасал меня, а сила свыше,
Да мать твоя, кисет вот вышит.
Не бойся, дочка, жизнь рассудит.
И поживём  ещё,  покуда
На то никто не дал  запрет…
.
Протопал три войны  наш  дед.
Не раз был пулею  задет,
Пробит  штыком и в грудь проколот,
Внутри  - оставшийся осколок,
Как  нестирающийся след.
И доктор дал ему совет-
По стопке спирта днём, в обед.
Сказав:- Семь бед – один ответ.-
Как будто дав святой обет,
Он исполнял  его усердно,
И небо было милосердно
К нему ещё  немало  лет.
В  кармане  старой гимнастёрки,
С годами выцветшей, потёртой,
Носил он бабушкин кисет.
Вытаскивая из него на свет
Щепоть задиристой махорки,
Неторопливо,  не спеша.
Как будто  таинство верша,
Крутил он «козью ножку» ловко,
Слегка поглаживая  ус,
И, словно  пробуя на вкус,
Вдыхал знакомый  аромат,
Ворча  негромко : - Горьковат..
И гладя  нежно, как ребёнка,
Откладывал её в сторонку,
Надолго  устремляя взгляд
В  пространство, с облаками в ряд
Плывя  в неведомые дали.
Мы терпеливо ожидали,
Поглядывая  на медали,
Когда вернётся он  назад.
Где в те мгновенья он бывал,
Быть может, снова воевал,
Или о чём- то  тосковал,
Никто из нас  того не ведал.
Он в главный праздник – День Победы
Не вёл рассказов о войне -
О пушках, танках и огне.
Брал  молча в руки балалайку.
Вокруг, усаживаясь стайкой
Птенцов, притихших от проказ,
В  который  слушали мы  раз,
Зарёванных  не пряча глаз
Старинный и любимый вальс 
«На сопках Маньчжурии»…
Размеренно  день оплывал,
А дед  всё играл и играл,
Как будто из прошлого звал,
Оставшихся там, на полях,
Полёгших в жестоких боях.
- А я,- говорил, вот. .. живой…
 Слезу  утирая  рукой,
И  бабушка, взяв балалайку,
Шептала: - Пойдём-ка, родной…
          

            -6-

          
Пекли  на Троицу  блины,
Драчены, или деруны,
А к ним – медовые коврижки,
Их не бывало много с лишком,
Сметали  мигом – вкуснотища!
Рубили  яйца с чесноком,
Всё  растирали с творогом,
Мукой и  запекали в печке.
Варили  коливо из сечки
На молоке, меду  и с маком:
На варево – стаканчик с гаком
Примерно так. Полив творенье
Домашним клюквенным вареньем,
Воодружали на столе.
А что сказать вам о тале!
Тала! Соломкой  тонкой рыбу-
Тайменя, толстолоба, сига,
Кету, горбушу,  карася,
Калугу или осетра
Нарезать, лук  нашинковать,
Соль, перец – в меру, оторвать
От чашки  будет невозможно.
Забудешь напрочь о пирожных
Под рюмку водки, разговор…
Я вспоминаю до сих пор,
Как пахли улица и двор,
На берегу горел костёр.
Уха варилась. На простор
Вразвалку  выходили утки.
Проныра-кот в собачьей будке
Прищуром хитрым бдил  за стаей,
Слегка глаза приоткрывая.
И в хороводы зазывая,
Звенели  песни  тут и там.
Быть может  так библейский стан
Пел песнь хвалебную  природе…

Как  пленник,  радуясь свободе,
На волю вырвавшись из тьмы,
Безмерно  радовались мы
Нежданно  ласковой  погоде,
Носясь по берегу гурьбой.
Вдали  попыхивал  трубой
Буксир, толкая баржу с грузом,
И ребятишкам  голопузым
Гудел  приветственно  гудком.
В  линейку выстроясь рядком,
Махали мы в ответ руками,
Кричали громко: «Э-йе-ей!..»
И пара чёрных  журавлей
Плыла  торжественно  над нами.
Ещё  неяркими  коврами
Стелились  сочные луга,
Но  зеленели берега,
И одуванчиков  поляны
Манили  запахом медвяным.
И день, насыщенный  и пряный,
Улыбкой  таял  на губах…
            
           * * *
           -7-

О время!  Путник и судья,
Палач безжалостный  и лекарь.
Вся человечества  судьба
Тебе  завещана  от века.

Звонят  колокола  твои
По  душам  беспокойным  нашим.
Их звон с высоких  звёздных  башен
Загадку  вечности таит.
Как  разгадать её  суметь,
Познать весь  замысел творенья,
 Как, поддаваясь вдохновенью,
Тот миг единственный узреть,
В котором  явлена  нам  суть?

Крылом пришпиленным взмахнуть
Не  может бабочка.  И путь
Пчелы, от зимней спячки слабой,
Ведёт к погибели. И  Благо –
Благая  воля или месть
Душе, не знающей покоя.
Не отвергая всё мирское,
Как равновесие обресть
В  тревожном мире возмущённом.
В слепую веру обращённом,
Что   человек – властитель мира.
Бесплатного отведать сыра
Нам в мышеловке лишь дано.
И горьким кажется вино,
Что без любви сотворено.
Беззвучной - сладостная лира.
О, время – вечности горнило,
Не ты ли -  высшее мерило
Всему, что есть на этом свете.
В нелепой череде  столетий
Векам  давно потерян  счёт.
А жизнь, играя в « нечет – чёт»,
Свой собственный  ведёт учёт…

           * * *
           -8-

 Ах, как я жаждала тепла,
Стремясь в края, где солнце спело.
Туда душа моя летела
Отважней горного  орла,
И лёгким становилось  тело.
И счастью  не было предела,
Когда  пространство  поредело,
И   вдруг открылась синева.
У  моря зрели дерева,
И  сквозь пронзающую  синь,
Как  крутобокий  апельсин,
Вкатилось солнце, и хамсин,
Ещё неведомый, несмелый,
Волной горячей, желто- серой
Плыл подо мной  осоловело
Из жаркой Африки пустынь.

Обетованная  земля.
Царица снов неповторимых.
Скитальцев пыльных- пилигримов
К  тебе влекло неодолимо,
И среди них  однажды я,
Покинув дальние края,
В твои  ступала палестины.

Декабрь. Дождём асфальт умыт.
Людской поток разноязыко
Течёт, бурлит  и  многолико
Сверкают улицы под крики
Восточных зычных продавцов,
И стайки шустрые мальцов,
Как ярко-красочные блики
На фоне  древних изразцов.
Кто здесь рождён, кто не рождён
Кто молод, юн, кто измождён,
Кто в цвете лет, кто стар и сед,
Скрипач,  художник и поэт,
Философ чуткий, прозелит,
Араб, еврей  и неофит,
Индус печальный – колорит
Национально- звуковой,
Бестеневой и теневой,
С подсветкой взрыво-огневой,
Где зычно - яростно   вопят
С высокопалых минаретов
Адепты и апологеты,
Повергнуть обещая в Лету
Неверных, что Тору хранят,
Библейским верные заветам.

Земля любви, земля раздора,
Как нескончаемого  спора
За овладение тобой
Из века в век.  Тысячелетья
Живя, терзаемая  плетью
И изнурённая борьбой,
Одной спасаешься мольбой -
Всевышним данною судьбой
Горда и вспять необратима,
Пусть мира ненависть не мнима
К тому, что так  неколебимо
Стоишь  на страже день и ночь,
Хотя порой  уже  невмочь
Сдержать напор  кипящей злобы.
Жестокосердные  народы,
Детей – созданье  высшей пробы-
Родного сына или дочь,
Закутав в смертоносный скотч,
Молясь неистово  аллаху,
Вы шлёте  с радостью на плаху,
Ату!..Ату!... Не увидать
В дыму слепого озлобленья
И искры божьего прозренья.
И смотрит сверху  Провиденье -
Что, человеки, вам  сказать?
Но  как ты солнце не порочь,
А  тьму ночную гонит прочь
Встающий день. И истолочь
Давно пора бы  воду в ступе,
Чтоб не болтаться куром в супе,
Что будет подан на обед
Толпе ревущей: - Магомет!..
Стрелять по камню – время тратить
Да стрелы острые терять.
К  чему на зеркало пенять,
Когда взгляни – ни дать, ни взять –
Твоё творение, Создатель..
И брат давно уже не  брат.
Он  возвеличен во сто крат.
Он  каждой  капли  крови рад,
Пролитой у священных врат.

Земля, завещанная  богом.
Земля раздора и любви,
Как Спас, стоящий на крови,
Ты вечным связана залогом.
Горит, разбуженная слогом,
Твоя измученная плоть.
Но   дух живой не побороть,
Не разлучить его с народом,
Принявшем  пламенный  завет.
Ночной грозы являя след,
Поток несётся, всё сметая,
И птиц встревоженная  стая
Летит в проснувшийся рассвет.

             


«Mala  gerba cito krescit…*(лат)- сорная трав быстро растёт
Tempora mutantur»*, - времена меняются