Баня - личное дело каждого 2

В эпоху духовного кризиса ходить в баню становится опасно. Впрочем, к организованным тусовщикам и корпоративщикам всякого рода это не относится – они откупают сауну для своей компании, и им плевать, никакой чужак не будет приглядываться к их телу. Как гуманист и демократ, я говорю о своем – о печальной, как всегда, участи крайнего меньшинства, об одиночке, об уединенном человеке современного мира, не защищенном от страшных соседей никакими материальными субкультурными покровами, в которые активно облачаются  счастливчики, имеющие врожденный дар приспособления к поверхности жизни. Ведь главный такой покров – это коллектив, но коллективизм есть именно то пугало, от которого бежит человек, как только он поднимается в своем развитии до личностного самосознания. Увы ему! Высокие понятия о личности были благородной перспективой в XIX веке, представлялись полным истины противовесом разверзшейся бездне зла в веке ХХ, но в XXI-м, когда эта бездна победила и человечество полетело в нее вверх тормашками, эти понятия подверглись всеобщему презрению, а вместо них полезли наверх стадные инстинкты, с которыми эволюция разума боролась тысячелетия, но теперь вынуждена отступить…
Тут вы готовы задать мне совершенно справедливый вопрос: мы въехали в философию, но при чем же здесь баня?..      
Согласен, пора вернуться. Так вот, баня – это такое место, в котором чем меньше в тебе личности, тем тебе комфортней. Но даже если ты имеешь личность и тебе некомфортно, ты все же еще защищен, если на тебе видны какие-нибудь популярные внешние признаки совести. (В древности, когда доверие к отдельному человеку было развито слабо, племена заставляли своих особей носить такие признаки, которые к тому же зримо отделяли их от иноверцев и прочих врагов. Так в ранние времена возникли различные татуировки, а позже – иудейское обрезание, христианский нательный крест и так далее. Можно сказать, что такое сравнительно недавнее изобретение как партбилет есть, по сути, светский наследник этих архаических сакральных инструментов обозначения принадлежности к одним и отделенности от других.) Они, эти признаки, источают магическую силу принадлежности к большому коллективу, это особенно хорошо чувствуют те многочисленные враги человека и разума, которых в сталинских лагерях числили как социально близких. (Напомню, это – профессиональные блатные, бандиты по призванию.  Таковыми близкими они остаются и сейчас. Кому же – близкими? Простонародному ядру этноса.) Они первыми украшают свою грудь православным крестиком, относясь к нему с тем же почтением, что и к наколкам. Стадным инстинктом они чуют, что крестик относит их к высшей инстанции, которая реально на земле будет поважнее не только начальников, судов и тюрем, но и самого Господа Бога, веру или неверие в которого в зависимости от исторического ветра она назначает себе сама. Эта инстанция – двуногое этнобольшинство. У нас  оно некогда было крепостным рабом, разумное дворянское общество (Пушкин) называло его простонародьем; разодравшиеся на баррикадах интеллигенты стали называть его Народом, одни желая его освобождать, другие считая его опорой империи, но и те и другие вознесли его на пьедестал, идеализируя и превращая в Высшую Силу, источающую и революцию, и империю, и «Бога»…
Пардон, я опять оторвался от бани... Всё, никакой философии! Ни грамма. Я ведь всего-то чего и хотел, так это напомнить тем, кто забыл, и рассказать тем, кто еще не слышал, хороший, хоть и старый, анекдот, актуальный анекдот. Итак. Приходит в баню выкрест, так издавна называют иудея, принявшего христианство. Моется. Поглядели на него внимательно соседи, вероятнее всего, те самые социально близкие, люди как правило особенно любопытные и назойливые, всегда за правду борющиеся, и говорят: «Тебя чего-то не понять, кто ты такой и за кого? Ты уж или сними крестик, или надень трусы!»         
                16 сентября 2012