Попка не дурак

Татьяна Щербина
***
На митинге 24 декабря я получила крещение простудой, она так и не проходит, будто организм хочет отделаться от политики мантрой «начхать», а заменителям январской пурги — волшебнику Чурову и вояке Чаплину — шлет «кхе-кхе». Пурга там беспросветная, а московская погода, напротив, — ясная, тепло и сыро, будто уже наступило 5 марта, когда — в день смерти Сталина — посчитают или нарисуют президентские голоса, тем самым в который раз похоронив или воскресив злодея раздора. А я разберу, как обычно, новогоднюю елку, потому что запахнет весной, что бы там ни было. В этом году специально купила немигающую гирлянду, чтоб зимнее утешение не мерцало, не подмаргивало, а светило без обиняков.

Вот же как хорошо, что я невРПЦерковленная христианка, а то бы пришлось смущаться призывам Чаплина к оружию («Во всех тех местах, где люди озабочены опасностью цветных экспериментов над теми или иными народами, Россия вполне может присутствовать, в том числе военным образом, полномасштабно, даже если это будет означать участие в боевых действиях»), да и тем знаменитым высказыванием Патриарха после 24 сентября о «нравственной передаче власти». Впрочем, нравственность как раз в тот день и проснулась: «хватит нас держать за идиотов», подумало убывающее население, каждый про себя, а потом вышло на площадь и громко сказало: хватит! Новый год я встречала за городом, и вРПЦерковленный приятель, с которым мы рядом стояли на проспекте Сахарова, говорил, что ничего не знает ни про какие высказывания, а добила я его своим заявлением, что Новый год для меня и есть Рождество. Потому что он 2012-й от Рождества Христова. Потому что цифра меняется в день рождения (условный, в данном случае — точная дата неизвестна). С тем, что одни празднуют его до, другие (мы) — после, я согласна, но тогда объясните, что за 2012-й настал 1 января. «Это просто цифры», — сказал приятель. А уж в цифровой-то век мы не можем не знать, что цифры — универсальный код.

2012-й, в отличие от предыдущей дюжины лет, когда ждали новых взрывов, убийств и катастроф, встретили с воодушевлением. Год «конца света» никого не напугал, но декабрьская эйфория сменилась в январе головной болью: переговоры — с кем и о чем, революция — какая и зачем, Навальный-Антинавальный? В общем, пурги намело и тут. Под звон бокалов все прощались с Путиным — снисходительно и вскользь, как Дима Быков (он — вчерашний день, даже если…, его уж нет, не о чем говорить) или «с песней»: клипом «Прощай, ****обол!», веселившим фейсбук. Нацлидеру вернулся бумеранг, вспомнить хоть «Юру музыканта», а хамство его всяко войдет в историю. И вот сегодня, в программе радио Би-би-си (к счастью, уже не того, где «Молчит товарищ Гольдберг, не слышно Би-би-си, и только песня Сольвейг…»), где я была гостем (из дома по телефону, с носовым платочком наготове), послушала, что говорили люди, звонившие в студию. Все они «хотели перемен», но все как один боялись. «Нет лидера, который повел бы за собой», «Оппозиция не едина, там много разных идей — как знать, какая лучше?». У крепостного народа, которому так и не довелось освоить плодородные земли свободы/ответственности/собственности/выбора, в сознании застряла модель абсолютной неконституционной монархии. Чтоб был один, ведущий за собой — вождь, и чтоб всё изменилось, но само, без нашего участия, поскольку любые перемены — к худшему. Путин плох, но где гарантия, что другой не будет хуже?

Демократические страны от этой м;ки себя избавили — там сменяемость власти. Сегодня левый, завтра правый, и каждый житель знает, что через 4-5 лет дождется своего кандидата. Согласна, что сейчас и эта модель в кризисе. Альтернатива — Северная Корея, Африка и Беларусь с присосавшимся к власти Лукашенко (поначалу тоже казалось, что пусть будет, ничего страшного, но там всё страшнее и страшнее). Привыкшие к вечным правителям арабы, и те взбунтовались — не приведи Господь, конечно, но это ответ на сорок лет единоличного правления, понятно, что эхо Французской революции скоро докатится и до изолированных чучхе. В прозрачном мире — с интернетом и видеокамерами — узурпаторам не выжить.

У нас свои страхи. Свергнув абсолютную монархию, революционеры 1917-го построили худшую, даже крепостное право вернули, а царская охранка, над которой так любили измываться в XIX веке, превратилась в чекистскую машину смерти. Машина никуда не делась, только теперь вместо крови питается нефтью. Если начать эту машину разбирать по частям, ценой опять будет кровь. Она и сама крови боится, поэтому волшебник Чуров исполняет комическую роль пурги, говоря, например, что «премьер не состоит на государственной службе»: по Конституции он должен уйти в отставку сразу же после регистрации кандидатом в президенты. Но любое движение главного чекиста — конец машине, кооперативу «Озеро», озеру Байкал (финансгрупп), и вождь вынужден продолжать сидеть в позе лотоса, в надежде, что само рассосется: большая война, скажем, по упованиям Чаплина, которая все спишет. Хотя именно война 1914-го и обеспечила большевистскую революцию. Но пока задача — остаться на четвертый фактически срок: четыре года вторым лицом в государстве — это как если в США побыть вице-президентом после восьми лет президентства и опять баллотироваться, заранее увеличив себе лимит неприкосновенности до шести лет, а там и до пожизненного. Ведь и Навального почему так пристально изучают? Подсознательно мы исходим из того, что каждый следующий станет вождем, «лидером нации», и что это опять навсегда. Политическое попугайство приговорило Россию к вечному феодализму. Только окрас у попугаев меняется.

К моей приятельнице однажды прилетел попугай. Она взяла его, а он злобно проверещал: «Будешь кусаться — хвост выдеру». Она оторопела, но приютила разговорчивую птицу, так он и живет у них и выражаться стал исключительно вежливо. Попугай повторяет хозяина. Этот, взбунтовавшись против можно себе представить каких хозяев, новую жизнь начал с того же, от чего бежал — ему хамили и жалели зернышек, и он прилетел в новый дом диким и злобным. Но его накормили-отогрели-приласкали, и всё стало хорошо. Мы тоже сильно подобрели в последние несколько лет: помогаем больным детям, заботимся об инвалидах, добровольцы вон пожар на всю страну летом 2010-го потушили, мы становимся христианской, т.е. демократической страной, и мне кажется, что в 2012-м вместо привычного «попка дурак» мы скажем: «Попка — не дурак».

Январь 2012г.