Языческое

* * *

О, если бы жила тогда я, —
В Руси дремучие века,
Где, христианство принимая,
Бурлил народ, как в дождь река,
Я не смогла бы отступиться
От веры Солнца — божества,
Бить лбом, глаза закрыв, креститься,
Отдать на мир и свет права.
Да лучше стать огнём и светом,
Сродниться с Солнцем хоть на миг,
Чем жить по рабским тем заветам,
Терзать молитвами язык!
Славяне всё же понимали,
Что жизнь даётся только раз,
И в боги Солнце избирали,
Как я бы выбрала сейчас!



* * *
Юрию Бекишеву

Вопрос: “Не так?”
Ответ: “Так, так...”
Будда кивает важно в такт.
Или Христос?
А Магомет
Спешит исполнить
свой обет,
И вязь ложится болью ран
На юный фэнтэзи-Коран.
Ещё языческих богов
Не вышло время. И суров
Ярило. Громовой Сварог
Ещё могуч.
Трубите в рог
Афине, стройте Зевсу храм,
Пока рождается ислам.
Пусть шестьдесят равно нулю,
И кот бредёт по мартобрю.
Мир неустойчив, зыбок, пуст,
Здесь визг снегов и перьев хруст.
Летосчисленье — как круги.
На небе — бог,
внутри — враги.
И изначально грешен бес,
А если лес — дремучий лес.
Коли гора — то до небес,
Когда Синай — то грубый крест.
Бродить в пустыне сорок лет,
Считать прозреньем полный бред...
Сам сотворил и верит сам
Своим фантазиям-словам,
И благодетель, и абрек, –
Велик, наивен человек...


* * *

Волхва пустые глазницы
Тьмою заполнила боль,
Воинов хмурые лица,
Пота холодного соль.

 — Княже, зачем так? Не надо!
Разве нельзя без огня?
 — Будет вам нынче награда,
Слушайте только меня!

Что вам проклятый язычник?!
Славим мы имя Христа.
Повелевает Он жечь их,
Наша-то совесть чиста.

Замкнуты хмурые лица,
А из раздавленных глаз
Кровь всё равно, что водица,
Льётся. В который уж раз!

Пламя под идолом древним,
В капище мечется дым...
Кто побеждает последним,
Тот и объявлен святым.



* * *

Тишина, как образец забвенья.
Вечность — молчаливая соседка.
Если не могу достичь паренья, —
Бережёт меня от неба
клетка?

Я пытаюсь ржавчиной сомненья
Изъязвить серебряные струны,
На границах страха и старенья
Обмануть языческие руны.

Пусть пророчит зимнее светило,
Что меня сожжёт в полёте холод,
Всё сильнее в тишине постылой
По другим мирам горячий голод.

Все авось — пустые обещанья.
Силы нет преодолеть паденье.
Но плоды напрасного старанья
Обрету в последнее мгновенье!


* * *

Церковных стен не сберегла защита,
И храм распался на огонь и чернь.
Иконопись как будто бы размыта…
Хрустит жемчужин порванная зернь…
Рыдал монах, размазывая сажу,
И не стыдился боли на лице.
Он рвал огонь собою, зная даже,
Что мог остаться в огненном кольце.

Спасали суть, рискуя бренной жизнью,
Века спасали, выносили медь.
Как будто наложили епитимью
На них хранить, имея не иметь.
Несли добро, творёное руками
Тех мастеров, что знали ведовство.
Крещёные, волхвов спасали знанье,
Иначе иссякало мастерство.

Но мимо шёл рассудочный властитель,
На посох опирался тяжело.
Он приказал священную обитель
Полусгоревшую
окрасить набело.
И всё, что ненасытная геенна
Не стёрла, не слизала, не смела,
Покрыла краска нагло, откровенно.
И обнажилась белая стена…

И он изрёк:
 — Пришло другое время!
Наивны толкования славян,
Что упивались плясками да ленью.
Лишь мы прервём невежества изъян!
И прошуршали белые одежды…
Один чернец склонился тяжело:
"Не нам судить, творцы где, где — невежды…"
След проходящих снегом замело…