Записки непосвящённого...

                1998год. Конец ноября. В воздухе морозно. Уже две недели в Москве снег. Бауманская. Угол Спартаковской и улицы из прощлого – до Советов – Красносельской... Богоявленский собор во Елохове.
                Семнадцать часов. Иду в "Зверевский центр современного искусства".
                Бауман в снегу... Иду под колокольный звон...
                Последний по плану на "Приглашении" дом, номер 31/7 по Новорязанской улице... И дальше, в глубине, направо – тупик, темнота, безлюдье... Опасливо озираюсь. Где же указанный на схеме дом номер 29? Подъезжает автомобиль, из окна мне показывают такое же "Приглашение" и на ломаном русском вопрошают: "Где это?"
                Иностранцы очевидно тоже не ожидали столь глухого угла. Со стороны приближается группа с рюкзаками, сумками, свёрнутым то ли плакатом, то ли полотном, экзотически одетых бородатых мужчин, в коих безошибочно угадываю приезжих художников. Тот же вопрос: "Где Центр?" Ищем вместе, теперь не так страшно заглянуть в этот "чёрный квадрат" двора. Упираемся в железные решётки забора. Но за ним видим фигуру, она открывает ворота для автомобиля и приглашает нас в калитку рядом. Мы то ли в парке, то ли в усадьбе, то ли на территории какого-то стадиона, трудно сказать, но идём по дорожке меж деревьев к свету, льющемуся из одноэтажного длинного строения, напоминающего конюшню или ангар...
                Из предбанника валит пар. В правую дверь не войти, забита народом, налево свободнее, за коридором   стойка, будто в трактире, за которой двое ребят делают бутерброды, режут зелень, что-то наливают в пластмассовые стаканчики...
Заглядываю в дверь, что направо, там толпятся в шубах, пальто, куртках мужчины, женщины большей частью молодого и среднего возраста. На гвоздик вешаю дублёнку, вхожу в длинное унылое помещение без потолка. Белые стены переходят в угол изнутри деревянной крыши. На стенах не часто, то есть достаточно свободно, висят картины, чьи, пока не знаю. Если это –"Зверевский центр" – может быть – висят картины автора? Но не узнаю ни одной из тех, что видела раньше на выставках и в альбомах.
                Публика плотной толпой кучкуется у входа, где опять таки что-то наливают в стаканчики и раздают бутерброды. Запах в зале резкий, специфический (смесь дешёвых сигарет и  ещё чего-то трудно объяснимого).
                Группками стоят вдоль всего зала посетители, но никто на развешенные картины не обращает ни малейшего внимания. Вижу знакомые лица друзей дочери. Решаюсь подойти к группке из трёх. Поздоровавшись, с улыбкой извинения прошу пояснить, что всё сие значит, почему под картинами нет ни названий, ни имени автора... Мне объясняют, что здесь выставлены подделки, работы художников, написанные в манере Зверева, либо как-то связанные с его личностью.
                Один из художников, достав из кармана несколько помятый проспект, протягивают мне, предлагая ознакомиться. По моей просьбе показывает в нём работы некоторых художников. Меня знакомят с куратором выставки – француженкой, приятно серьёзной, стройной, демократически просто одетой девушкой. Но по-французски я не говорю, а проспект мало что проясняет: репродукции картин перемежаются интервью художников в совершенно произвольном порядке... Быть может, намеренно, чтобы занять время и мысли посетителей, побудить к беседе с художниками в поисках автора?
                Тусовка пополнилась новыми гостями. Вошел художник (в чёрном пальто до пят, с длинным шарфом вокруг шеи и художественно высоком берете) с женою (без пальто)... Камеры, фотоаппараты, позирование, поцелуи и объятия при встрече, сигареты и бутерброды в руках, глотки из стаканчиков, дым... На картины столь же мало обращает внимание большая часть уже заполнившей весь ангар публики. Вдруг появляется полуголый мужчина, убирает импровизированную тумбу с портретом Зверева и с помощью молотка снимает с торца зала огромный белый щит, обнажая неприглядную дверь с замком, ведущую на улицу ли, в продолжение ли ангара, мне неведомо. Щит торжественно проносят по залу к выходу. Внимание привлёк новый посетитель, приведший собаку с забинтованной лапой, и вот уже кто-то стоит перед псом на коленях и бормочет: "Дай,  Джим на счастье лапу мне"... А вот небольшой мужичонка лежит на полу лицом вниз, подгибает колени, пытаясь встать, и падает снова. Оказывается, он  знаменитый искусствовед, и всегда на тусовках “перебирает”. У стены одиноко и отчуждённо стоят две дамы. Стареющий мужчинка с потёртым лицом, в красном, шитом золотом, театральном сюртуке идёт к ним и пытается игриво заговорить с одной из них, высокой, в чёрной шляпке, приталенном чёрном пальто и песцовым боа до пояса... Хочется щёлкнуть фотоаппаратом, столь всё живописно, но неловко делать это столь явно... Почему-то вспоминается Тулуз-Лотрек, или Ван Донген...
                Одеваюсь, выхожу на улицу. Рядом на площадке, окружённой деревьями, – высокий атлет, в одних плавках, босой, с бритым черепом скульптурной лепки (говорят, художник) делает какие-то манипуляции со щитом, что вынесли из зала, под ритмичные выкрикивания группы людей на тарабарском языке в сопровождении звона от ударов, быть может, ножей, вилок или специальных инструментов... Похоже на ритуальные пляски "кришнаитов" или на какое-то шаманское представление...
                Атлет бросает щит на снег, окунает кисть в банку с краской, что-то быстро изображает на щите, затем обливает художество то ли спиртом, то ли бензином, и поджигает! Краски горят ярким мощным пламенем в форме серпа, а живописец атлет под шаманскую музыку и выкрики то держит огромный щит вертикально, то идёт кругом, делая театральные или цирковые телодвижения, на миг застывая в определённой скульптурной позе... Затем всё повторяется, чуть в ином варианте: щит с высоты кидается на землю, и кверху вздымается огромный костёр, чёрный дым кружит над публикой, собравшейся вокруг площадки... Наконец, манипуляции со щитом завершились, и атлет, взяв обычную половую швабру, окунает её в ведро с краской и всё так же чем-то побрызгав, поджигает... Далее следует цирковой трюк: палка с горящей щетиной стоит на ноге атлета и поднимается всё выше и выше, не падая... Толчок! И швабру перехватывает рука, поднимая пламя уже к ветвям деревьев под громкие аплодисменты публики...
                "Игра бесов,- говорит стоящий рядом со мной зритель,-   или перепились ребята..."
                "Концептуальное действо, своеобразный творческий процесс",-   поясняет один из художников, улыбаясь...
                Ухожу. Опять темно, глухо, на улицах пусто, лишь громада "Богоявленского" светится да старушка-нищенка на углу просит милостыню...