Кто-то мне говорит

Адам Видеман
Среда, бар “Здоровье”
 
что это? ленивые? я не хотел ленивых
полпорции с мясом полпорции с капустой
я так заказывал я никогда не ем ленивых
 
что вы мне говорите когда написано
полпорции ленивых вот же тут посмотрите
и пол с капустой так как вы заказали
 
нет извините меня я не мог заказать
ленивые потому что я вообще терпеть не могу
ленивые вы просто неправильно поняли
 
в следующий раз сначала подумайте
а потом заказывайте Янка дай на ту же тарелку
полпорции ленивых вместо этих с капустой
***
 
Суббота, бар “Singer”
 
Эрнст Юнгер начал курить в сто два года
потому что жизнь ему надоела когда-то он бросил
(чтобы жить дольше?) но в двадцатых еще курил
так во всяком случае следует из этой книги
целый день я читаю наконец заворачиваюсь в одеяло
и засыпаю мне снится
что у Мартина Барана[1] был брат
который умер и Мартин ходил к нему на кладбище
а на памятнике было написано Бык
 
Мартин с Ренатой будят меня мы идем в бар
я спросонья забыл сигареты
разговор идет вяло только Мартин в хорошем
настроении пьет водку с лимоном
и льдом за здоровье
 
графоманов
как будто он получил от них орден улыбки
и смеется над Маленчуком[2]
который почти что в сорок
открыл для себя Бжехву[3] как будто когда тебе сорок
открывать уже можно только новые дринки
 
возвращаясь домой представляю себе
как столетний Эрнст
покупает в киоске первую пачку
и в ней находит купон дающий возможность
провести две упоительные недели в Риме
 ***
Кто-то мне говорит
       Мартину Светлицкому
 
 
Я умерла в первый год деноминации
Так и не смогла привыкнуть к новым деньгам
Да и зачем Мне и так всё покупали
Этого я добилась
 
Теперь мне уже ни к чему привыкать не пристало
все у меня по высшему классу и как бы бесплатно
Я знаю чей волос тогда запутался у меня в часах
Знаю и не знаю что с этим знанием делать
 
Я люблю посидеть на кухне особенно ночью
Можно было бы наготовить разных вкусностей
но я предпочитаю просто сидеть не вставая
 
Сейчас когда мне уже не нужно ждать лучших времен
я могу себя чувствовать так как будто бы жду
Ты придешь однажды
и я встану но только вместе с тобой
Творог
Я говорю себе: кричи. Но где там. Голый,
умытый сижу на кухне, ем что попало. Если
тем что попало можно назвать творог,
масло и серый хлеб.
 
В этом узком кругу нет ничего хорошего. Все
это есть, потому что есть, просто-напросто есть.
Просто есть. Все это жухнет.
 
В сфере смешанных чувств все желтеет,
на окне появляются пятна солнца, старый
лук выпускает стрелки, ловит. Что солнцу
 
дают растения? Скоро начну покупать
деликатесы. Пока же в обществе самых
простых продуктов твержу себе: плачь и плати.
***
 Поэты, которых мы впервые представляем читателю “ИЛ” - Адам Видеман (чуть больше сорока) и Роман Хонет (чуть меньше сорока), - заметные фигуры в польском литературном процессе. Они пишут по-разному и о разном. Хонет - поэт мрачноватый, Видеман, наоборот, жизнерадостный; у Хонета больше субъективного, у Видемана - документального. Если у них и есть что-то общее, то это неожиданные сочетания высокого и низкого, бытового и духовного, а также пристальное внимание к мелочам, малозаметным вещам, которые становятся настоящими героями их сюжетов.
Поэзия Романа Хонета состоит из песка, теней, животных, птиц, больных и мертвых тел. Это поэзия анатомическая, “копающаяся в прахе”, - попытка примирить полет и разложение. Хонет создает фантастические картины: старых слонов, в сумерках бродящих по улицам города; человека, путешествующего внутри тела ужа; ножей, висящих в воздухе среди “вокзальной вони туалетов”. Он регистрирует потери и пустоты, старение и умирание. Его стихи причисляют к течению “осмелевшего воображения”. Он конструирует загробные, подземные, пограничные миры, ненароком пересекающиеся с нашим миром где-нибудь в зеркале лифта или пруда.
Адам Видеман - поэт веселый, смеющийся, в его восприятии мира есть детская непосредственность. Его стихи растут из разговорной речи и повседневности, можно представить себе, что Адам рассказывает их вам по телефону - как свежую сплетню или только что увиденный сон. Видеману присуща непосредственность на грани наглости. На его поэтической кухне идут в ход любые подручные средства, употребляются все запасы уместного и “неуместного”, но за провокацией часто открываются метафизические проблемы, а болтовня оборачивается диалектикой. В его прозаичных ироничных стихах взаимодействуют классическая музыка и содержимое шкафа, бутерброды и тайна сотворения жизни. Официальное, высокое он наблюдает “сзади” и “сбоку”, и в этом - оживляющая карнавальная сила его стихов, которая оправдывает разговор на серьезные темы. Адам Видеман
 
Перевод: Анастасия Векшина Язык оригинала: польский