Русский

Солнце медленней смущалось,
доля тьмы слегла в борьбе,
зимогорская усталость
отдыхала при ходьбе.

Дни из неба шире круга
разгоняли глаз да глаз,
в лёд речной река упруго
и настойчиво толклась.

И никчёмный добрый трепет
сам душой верховодил,
окружной морозной крепи
не без ругани хамил:

Даже если денным летом
месту прежнего жнивья
бросят радость, и до света –
крик святого соловья

растеряют на растеньях,
на имеющих сердца,
календарик Воскресенья
начиная без конца,

даже если мёд с елеем
упразднят устав поста,
я опять не пожалею
наши трудные места,

тёмный снег и смерть больную,
путь воров, дома убийц
не приму, воспомянуя
срок засаленных страниц.

Не прощу военным совам,
не оставлю возле змей
битый череп Башлачёва,
сорок армий на тюрьме,

перепрятанных, как город
из разрытых деревень
поимённо сбытым сором
в неотопленную тень.

Запустение поэтов,
оскверненье стариков,
в этом свете не до света,
замерзать уже легко.

Умер сам дружок Егоров,
он мои стихи просил,
никогда уже к которым
музыку не сочинил…

Ценный мех, но шуба греет,
если кровь ещё жива,
если мне в Ином Апреле
вдруг позволяться слова,

я прославлю ночь иную,
где какой-то зимогор
свечи жёг в окно, волнуясь,
путникам держа свой двор.

Где случились нам заране
под Свиридову метель
звёзд Рубцовские признанья,
Шукшина щемящий хмель.

Чтобы выжил, хоть немного
всякий, каждый, да любой,
ожидая ради Бога
нашу жизнь саму собой.

2006