Сказка

С прелестною пастушкой
Прелестный пастушок
Пришёл раз на лужок.
Вдали вилась речушка,
И гордые за нею
Стояли Пиренеи;
Леса тянулись ввысь,
В лазоревую бездну,
И ясный свет небесный
Отвесно падал вниз.
Дыхание апреля,
Весёлых птичьих трелей
Неразбериха, сок
Листвы, травы, цветов –
Всё было двум влюблённым
Прекраснейшим подспорьем,
Какое только мог
Им предоставить Бог.
Весной земля иконой
Становится. С Помоной
Так некогда Вертумн
Сидели на лугу
И нежно постигали
Все таинства любви,
И всё им было мало.
Ужель опять они?
Ужель Вертумн с Помоной
Друг друга любят снова?
Взращённые в груди
Плоды чистосердечья –
Пленительные речи
Шептали губы их.
И было много соли
И радости, и боли,
И счастья, и тоски;
И нежно сжав ладонями
Горячие виски,
Влюблённые мои
В душистых травах луга
Клялись любить друг друга
До гробовой доски.

Тут выехал с охотой
Из чащи злой прелат,
А с ним и его кодло –
Внушительный отряд
С большой собачьей сворой.
Прелату не свезло.
Полдня он точно ворон
Кружил за кабаном.
И, наконец, в ловушку
Почти загнал зверушку.
Давай, коли его!
Но боров жуткий норов
Свой показал. И вот –
Прелат со всей когортой
Скакал во весь опор то
За ним, то от него.
Зверь тёртый был калач.
Дав стрекача, секач
Ушёл. А у прелата
Вся нутрь была измята.
От ярого галопа
Трещала его жопа,
И каждой яме с кочкой
Вели счёт его почки.
Прелат был вне себя.
Взбешенный неудачей,
Бранил он доезжачих.
Грозил перестрелять,
А прочих перевешать.
Но тут стрельнул в орешник
Молоденький олешка.
Давай скорей за ним!
И вновь пошла охота.
Но, видно, не судьба
В оленьи потроха
Собакам спрятать морды.
Оленя след простыл.
Прелат, себя не помня,
Оленя отлучил
От церкви, и всю живность,
Какая в том лесу
Водилась, тоже проклял.
И тут он на лугу
Влюблённую чету
Вдруг зрит. «Ату, ату их!
Вот это так добыча!
Дарю вам пастуха,
А девку буду сам.
Вперёд, мои холуи!»
И как на солнце – туча,
Вонючая их куча
Обрушилась на луг.
Пастух был схвачен, скручен
И отдан для забавы
Неистовой ораве.
А девушку берут
И тащат к иерарху.
И вот она пред ним.
Прелат сулит подарки
И блага для родни,
Коль от дверей своих
Она, как христианка,
Ему отдаст ключи.
А девушка в ответ:
«Прошу вас, Ваша Милость,
Дозвольте умереть
Невинною!» «Мерзавка!
Ты что-то о себе
Уж слишком возомнила!
Ты воле господина
Покорна быть не хочешь?!
Придётся, ангелочек,
Тебе подрезать крылья».
Но та твердит своё:
«Дозвольте», и потом
Вдруг мертвенно и сухо:
«Не буду вашей шлюхой».
Когда бы грянул гром
И в небесах епископ
Узрел расстрельный список
Всех обреченных аду,
И там среди имён
Увидел и своё,
То и тогда бы он
Не так был ошарашен,
Не так был потрясён.
От ярости епископ
Не зарычал – лишь пискнул:
Дыханье пресеклось.
Подобным своевольем,
Невиданным дотоле,
Невиданную злость
В нём девка пробудила,
И тем свою решила
Судьбу, верней, могилу.

Что было дальше, много
Рассказывать – лишь Бога
Гневить. Скажу одно лишь:
Был пастушок – и нету.
Её ж за непокорность
Прелат дал своей дворне.
Потом её как ведьму
Отправили в застенок.
Морили клетью, плетью.
А после при большом
Стечении народа,
На аутодафе,
Сожгли во славу Божью
И в назиданье черни.