уходить, оставаясь

в надежде, что, покончив со всеми выдумками, коснешься себя, получишь верное представление о себе, как бы не так, слишком просто, бери топор и обрубай сучья, ветви, а потом и корень, в том-то и дело, никакой возможности добраться до себя на этом пути, хотя и на других путях тоже, но желание подстрекает, вот оно, стрекало, чтобы двигаться дальше, вообще куда-то двигаться, с палкой, на костылях, ползком, перекатываясь, как это он обычно проделывает, ловко у него получается, думаю, и в этот раз далеко он не продвинется, он же двигается, чтобы оставаться неподвижным, чтобы обозначить свою неподвижность, проявить ее, подчеркнуть, сделать зримой, а иначе зачем бы он двигался, у него никаких целей там, вовне, и это располагает, наполняет сочувствием, одиночество бегуна на неимоверно длинные дистанции, или одиночество бегуна на месте, в общем, одиночество, вот что он дает нам понять, высказать это непросто, ведь слова обращены к другому, но ему удается, бумеранги, не долетающие до цели, вот откуда его бу-бу-бу, самая понятная из всех одиноких речей, и можно не беспокоиться, она нескоро закончится, до конца еще далеко.

–––––––––––––––––––––
      «Слабые призывы, редко звучащие. Услышь меня! Стань самим собой!» – С. Беккет. «Безымянный».