Остров погибших птиц Cape Breton

Cape Breton

Out on the high "bird islands," Ciboux and Hertford,
the razorbill auks and the silly-looking puffins all stand
with their backs to the mainland
in solemn, uneven lines along the cliff's brown grass-frayed edge,
while the few sheep pastured there go "Baaa, baaa."
(Sometimes, frightened by aeroplanes, they stampede
and fall over into the sea or onto the rocks.)
The silken water is weaving and weaving,
disappearing under the mist equally in all directions,
lifted and penetrated now and then
by one shag's dripping serpent-neck,
and somewhere the mist incorporates the pulse,
rapid but unurgent, of a motor boat.

The same mist hangs in thin layers
among the valleys and gorges of the mainland
like rotting snow-ice sucked away
almost to spirit; the ghosts of glaciers drift
among those folds and folds of fir: spruce and hackmatack--
dull, dead, deep pea-cock colors,
each riser distinguished from the next
by an irregular nervous saw-tooth edge,
alike, but certain as a stereoscopic view.

The wild road clambers along the brink of the coast.
On it stand occasional small yellow bulldozers,
but without their drivers, because today is Sunday.
The little white churches have been dropped into the matted hills
like lost quartz arrowheads.
The road appears to have been abandoned.
Whatever the landscape had of meaning appears to have been abandoned,
unless the road is holding it back, in the interior,
where we cannot see,
where deep lakes are reputed to be,
and disused trails and mountains of rock
and miles of burnt forests, standing in gray scratches
like the admirable scriptures made on stones by stones--
and these regions now have little to say for themselves
except in thousands of light song-sparrow songs floating upward
freely, dispassionately, through the mist, and meshing
in brown-wet, fine torn fish-nets.

A small bus comes along, in up-and-down rushes,
packed with people, even to its step.
(On weekdays with groceries, spare automobile parts, and pump parts,
but today only two preachers extra, one carrying his frock coat on a
hanger.)
It passes the closed roadside stand, the closed schoolhouse,
where today no flag is flying
from the rough-adzed pole topped with a white china doorknob.
It stops, and a man carrying a bay gets off,
climbs over a stile, and goes down through a small steep meadow,
which establishes its poverty in a snowfall of daisies,
to his invisible house beside the water.

The birds keep on singing, a calf bawls, the bus starts.
The thin mist follows
the white mutations of its dream;
an ancient chill is rippling the dark brooks.

Elizabeth Bishop

//
Остров погибших птиц

Высочайший «Остров птиц», я выхожу! 
Пернатых гагарка, глупый вид тупиков,
Все позиции спиной к материку…
Линии кривые в торжестве облаков
Вдоль травы, вдоль края потертого,
Вдоль пропасти мертвой.

В то время как овцы на лугу паслись
Шелковые воды плелись и плелись.
(Испугавшись железную птицу они  несутся прочь,
В панике бросаются в моря или на скалы в темную ночь)

Исчезают в тумане одинаково во всех направлениях,
Если их изменить, то они проникнут в настоящее время.
А затем одной махоркой капает змееобразным вырезом
Туман. Включат импульс, быстрый, как лодка с мотором.
На тонких слоях средь долин и ущелий – обман,
Как исповедь живая, снежно-ледовая,
В ледниках метаются они – призраки,
Навеянные ложно. В лиственнице, в ели –
Все дышит прошлым.

Тускло, мертво, глубоко,
Нервно и пилообразно,
Каждая тень ощущается легко,
Нерегулярно, но даже властно.

Дикарь вдоль края берега, дороги,
Вдоль желтых громадин, что без хозяев,
Гуляет.
Воскресенье? Едва ли.

На матовых холмах
В маленьких белых церквях,
Я потерял стрелки кварц.
Дорога, похоже, отказалась от нас.
Каким бы ни был пейзаж,
Смысл заброшен в образе озер, троп и горных пород.
Целые мили голых лесов, царапины на камне, словно на теле,
Весь этот сброд настигнет вскоре тление.
Природа говорит, мол, виновато бремя.
А воробей не знает больше тысячи световых,
Он плавает в небе свободно, беспристрастно,
И туман обнимает единственный миг,
И сеть обнимает рваных рыб.
Похоже, напрасно.

Вдоль камыша – коробка, набитая людьми,
(По рабочим дням с запасом)
Понтифики, наверное, перестали блюсти
Тех, у кого душа пропитана маслом.
Закрытый стенд дороги, школы, полюса,
Всё это увенчано фарфоровой дверью.
Есть люди, несущие залив в никуда,
Есть те, кто на лугу, словно в келье,
Есть те, кто в снегопаде находит ромашки всегда,
Невидимый дом рядом с водой.
Пенье птиц, детский рев.
Тонкий туман, мечту за стеной,
Озноб рябью темных ручьев.

24.04.2012
Кирилл Лушников