Неприкаянная память

7 сентября 1812 г. (26 августа по старому стилю)

В погожую сентябрьскую неделю,
Когда зенит густеет синевой
И березняк на фоне тёмных елей
Уже пестреет желтою листвой,
Как-будто неприкаянная память
Пра-прадеда, не знавшего меня,
Моими снами начинает править,
Картинками батальными маня:

С разбросанными рощами долину
Пересекал суглинистый овраг,
Ползя на юг, извилистый и длинный,
За ним уже расположился враг -
Своей земли "хранцузу" было мало,
А в ста верстах от нас Москва стояла...

Взошли дымки, опережая звук,
И вздрогнули молоденькие ели,
Как будто бы проснувшиеся вдруг
От горсти непристрелянной шрапнели,
И березняк верхушками тряхнул,
Свою листву до времени роняя
Под дружный залп, переходящий в гул.
Как командир, порядки проверяя,
Из перелеска выскочивший лось
Понесся вдоль траншеи. Началось.

Заговорили наши батареи
Под офицеров взмахиванье рук.
-  С тем говором сравниться лишь умеет
Шампанским пробки вышибленной звук –
Шутил начальник батареи Тушин,
Ведя по неприятелю огонь,
И всякий раз закладывало уши,
Когда он резко опускал ладонь,
Погладив нежно ствол «единорога».

А между тем гостей нарядных много
К нам шло через Семеновский овраг:
Штандарты плыли, сабельки сверкали,
Мундиры их, покроены «ништяк»,
Еще штыка семеновца не знали…
И по сигналу полковой трубы
Приняв уставно положенье «к бою»,
Мы кивера надвинули на лбы
И к ним навстречу выступили строем,
К не знавшим русских штыковых атак...
А дальше все происходило так,
Как в той веселой песенке поется:
Улана бил гусар, того – драгун,
Что сам на гренадера штык наткнется,
Под золотой нацеленный галун,
И, не знаком с французским этикетом,
Там ополченца боевой топор
Гулял по галунам и эполетам...
Почувствовали недруги отпор,
Дивясь досель невиданной отваге.
Но на войне – не в масленичной драке:

Картечь ядрено жарит, как блоха,
Своих, чужих ли – все черны, как черти,
И, словно собирая потроха,
Лежащий конь копытом дуги чертит,
И, бок зажав ладонью, генерал
- Вперед, сынки  - скомандовавший лихо,
Держась в седле красиво умирал...
Вдруг стало как-то непривычно тихо,
И, подорожник трогая щекой,
Я ощутил торжественный покой...

Недвижные распластывая крылья,
В сентябрьской высокой синеве
Кружил над этой небылью ли, былью
Сам Иоанн, спускавшийся ко мне.
Спустился, сел на вздыбленный лафет
Какого-то разбитого орудья
И мне далекий передал привет
От пращура с простреленною грудью...

Того орла на Бородинском поле
Я видел раз, еще в начальной школе.