Берег

1

Летним воскресным полднем, палящим зноем томимый,
из тесной и душной квартиры  решил я выбраться в лес.
И вот с городских окраин я бодро шагаю в гору,
довольный своим решением, верчу головой окрест.

Прочь от безлюдия улиц! Прочь от машинного смога,
к храму озера Щучьего – тропкой меж сосен-колонн.
Скинув оковы обуви, босой забредаю в воду.
Забыв о заботах будней, я снова силою полн. 

Вдыхаю озерный запах с хвойным лесным настоем,
и лучшего нет напитка, чтоб мой оживился взор.
Насосная станция рядом. Ограда – тетрадью в клетку.
Башенка с красной крышей – словно большой мухомор.

Люди заходят в воду, чутко ступая на пальцы.
Камни в зеленой тине скользят под босой ногой.
А волны, живой прохладой, вздымаясь и опадая,
трогают жаркую кожу, даруя восторг и покой.

Ах, сколько бронзово-телых плывут, бултыхаются с визгом.
Ветер разносит брызги, словно жемчужный смех.
И есть ли большее счастье, чем так же нырнуть с размаху:
от дружеских рук оттолкнуться – и выше, и глубже всех?

2

А я весь пропитан солнцем, а я разомлел на камне.
Прижался, как будто слон он, к его горячей спине.
Я молча смотрю на волны. Они чередой бесконечной
влекутся, и катят на берег прибоя воздушный снег.

Я слушаю шелест влажный, как будто тысяч деревьев,
в цветеньи ромашковой пены – музыку Баховских фуг.
Вот пена взлетает белой, похожей на парус чайкой
и точно падает в небо, свой завершая круг.

На бирюзе из шелка лежат облака, как вата.
Плывут облака как пена, за горы каменных волн.
А солнце?  КТО мы без солнца? Что МЫ – без его ладоней?
В самой малой былинке свет его растворен.

Мы все подставляем спины ласковым добрым пальцам,
и солнце гладит нам плечи, целует, как малых детей.
Смотри – как весь берег усыпан: нагим, золотым, шоколадным…
умытым, расчесанным ветром, довольным лежбищем тел.

3

Вдоль берега прогулялся… И встретил, совсем невольно,
консервную банку ржавую, проштопанную травой.
И дальше. Глазам есть повод – запомнить и огорчиться:
резиновой камерой рваной и проволочной змеей.

Блестят из песка обломки (бутылок кораблекрушений?),
стальные рыжие трубы раззявили зевы рыл…
Я стал почему-то грустный, дошел до черты прибоя.
Присел на протектор шинный. Задумавшись, закурил.

Себе повторял я: Это – случайности и издержки.
Но рядом свой позвоночник вознес арматурный штырь.
И шифер торчал из тины (кусками, а не листами),
в волнистой его структуре краснела тряпка из дыр.

А волны всё набегали. Шумели. Стучали в камни.
В пакетах из целлофана всхлипывали водой…
И я закопал свой окурок, в отместку сотням таких же.
Оделся. Взглянул на берег. И хмурый пошел домой.               

Июль 1988 г.