Поуходили, бросили ни завещаний, ни наставлений...

* * *

Поуходили, бросили — ни завещаний,
ни наставлений: выпали — как не бывали
пастырь капели, диспетчер бумажного змея,
сторож рублевый эха при замках воздушных;

ни тебе рюмочки (выпили), ни тебе песни
(выпели), ни тебе вздоха и всхлипа
в штопку жилетки, в топку души или сердца,
в иней щетины, в изморозь голой макушки;

ни госпожи Ивановой, будившей нас в самом начале
мрамором шеи, каррарским разломом коленей,
ни госпожи Розенталь, возносившей нас, юных,
к рыхлым вершинам Олимпа да бантикам славы:

черные женщины синие носят подглазья
с тризны на тризну — глянь в них, попробуй, признай в них
алую розу августа, яблоню мая,
лютик июня, кувшинку июльского полдня;

старый политик — в галстуках-верстах да в брючных
стрелочках — только подружке иль внучке
душу решится открыть — тут и смутится, не вспомнив,
где она, в папке какой, и отмахнется: потом уж;

старый джазмен — в потертом вельвете, при майке
с выцветшей кляксой, что мнила себя Че Геварой,
так и не выйдет, запутавшись в Каунте Бейси,
к спелым рыданьям Дмитрия Дмитрича — поздно…

Поздно стучаться к нам заполночь тем снегопадам,
тем листопадам, старьевщикам и почтальонам,
что накрывали нас письмами или псалмами,
детской ладошкой, а то и Давидовой дланью,

поздно и ангелам к форточкам нашим слетаться —
разве что ласточка, не разобравшись, глупышка,
примет одну или несколько наших келеек
за… — я не знаю, но чтобы гнездом прилепиться…