В Комарово

          О курортном месте Комарово люди, живущие вдали от Санкт-Петербурга, чаще всего помнят по  известному шлягеру в исполнении  Игоря Скляра: “На недельку, до второго, я уеду в Комарово...”  Томный, медовый взгляд актера и его ослепительная белозубая улыбка...
          Приехав сюда, останавливаюсь в местной гостинице на Кавалерийской улице. Уютное старое трехэтажное кирпичное здание надежно укрыто под высокими соснами от летнего зноя. Всего пять минут ходьбы до Финского залива, где много солнца и горячего песка. Здесь, в лесу, гудят сотни комаров,  но не в них дело. Отошедший к нам после войны финский поселок Келломяки (Колокольная гора)  обрел свое новое название в честь известного ученого-ботаника В.Л. Комарова, отдыхавшего здесь. Место это действительно красивое. Вероятно, поэтому люди науки, писатели, композиторы, актеры, режиссеры любили отдыхать здесь, имели свои дома творчества. В основном это были тогда старые довоенные постройки, отремонтированные и переданные в пользование деятелям науки и искусства. Правда, сегодня все эти скромные дачи ленинградской интеллигенции совсем потерялись среди высоких элитных построек и глухих заборов. Многое давно утрачено.
          А еще здесь есть кладбище, в трех километрах от железнодорожной платформы, по дороге на Щучье озеро (Хауки-ярви). Я иду туда по Озерной улице через поселок и сосновый лес. Маленькое, около одного гектара, кладбище совсем незаметно в лесной зелени.  Оно ведет свою историю еще с 1910 года, но старых довоенных захоронений уже почти не осталось. Начиная с 1950-х годов, на Комаровском кладбище начали хоронить ученых, деятелей литературы и искусства, чья деятельность была связана с пребыванием в Комарове. Так образовался некрополь, где сегодня похоронено более 200 известных людей. 
         Даже в жару у могил стоит прохлада, небо только просвечивает сквозь густую хвою. На память приходят строки поэта Александра Городницкого:

          На Комаровском кладбище лесном,
          Где дальний гром аукается с эхом,
          Спят узники июльским легким сном,
          Тень облака скользит по барельефам...
 
          9 марта 1966 года здесь была похоронена А.А. Ахматова. С этого момента кладбище становится достопримечательностью и местом паломничества, иногда его даже называют “Ахматовским”.
          Нахожу это место в конце центральной аллеи. Памятник Анне Андреевне тогда ставил псковский архитектор Смирнов. Он сам привез вместе с рабочим из Псковщины  каменные плиты и этот кованый черный крест со святыми ликами. Пока работали,  жили две недели у смотрительницы на кладбище. Лев Николаевич Гумилев, сын А.А. Ахматовой, тогда тоже помогал укладывать  плиты. Антонина Афанасьевна, смотрительница, как-то подошла к нему.
         - Тяжело таскать-то?
Тон ее вопроса был искренний и участливый. Л.Н. Гумилев даже нашел в себе силы пошутить над собой.
         - Ничего, я привычный, в лагере таскал и тяжелее...
         - Чего же вы матушку в камень заковали? – интересуется смотрительница.
         - Что делать, если уж такая у нас жизнь-каземат... -  печально вздохнул Лев Николаевич...
         Теперь на этих плитах всегда стоят живые цветы, чаще розы. Рядом металлическая коробочка с восковыми свечами.
         Люди приходят сюда весь день. Вот и сейчас замечаю в конце аллеи три темные фигурки женщин. Они идут тесно под руку, как-то странно, будто по зыбкой палубе.
         Эти женщины преклонных лет проделали весь этот длинный путь пешком. Одна из них - слепая с белой тростью, с нею сопровождающая и местный краевед. Странная получалась экскурсия... Научный сотрудник-краевед, седая старушка с живыми молодыми глазами, рассказывала, как выглядели эти памятники и монументы, а слепая говорила о похороненных  здесь, как о живых людях. Она  знала их раньше, с кем-то работала или встречалась. Память жила в ней лучше, чем у многих из нас, зрячих.
          Они общаются меж собою по-дружески, как это делают старые и добрые подруги, величая друг друга по имени: Эля, Ирина... Совсем не было в этом ничего показного, здесь они свои среди живых и ушедших в иной мир.
          Невольно сам становлюсь участником этой экскурсии.  Вместе идем по кладбищенским дорожкам, ведем неторопливый разговор...
          - Анна Андреевна всегда притягивала к себе людей, даже мертвых, уже после своей смерти. Рядом с ее могилой теперь появилось много новых. В общем до Ахматовой тут хоронили в основном местных...
          - Здесь могила академика Михаила Михайловича Сомова, который и в Арктике, и в Антарктиде работал. Этот камень для памятника ему привезли из Антарктиды. Вот директор блокадного Эрмитажа Иосиф Абгарович Орбели, здесь его сын и внук.  Дальше могила балерины Татьяны Михайловны Вечесловой...
          Мне нравится это надгробие, отмеченное особым шармом: на могильной плите кованые черные розы и балетные туфельки... 
          - Могила профессора-филолога Льва Абрамовича Плоткина, какие здесь огромные каменные тома, один на другом...
          Такое надгробие кажется нам дурным вкусом. Это про его дачу в Комарове Ахматова говорила: “Построена на моей крови”. В далеком 1946 году профессор охотно присоединился к чиновникам от литературы, громившим ее творчество. А сколько еще действительно великих и достойнейших людей упокоено здесь... Мы находим могилы  академика Дмитрия Лихачева, кинорежиссера Иосифа Хейфица, композиторов Вениамина Баснера, Сергея Курехина, писателей Ивана Ефремова, Веры Кетлинской и недавнее захоронение 2006 года – актера Андрея Краско... Всех их как близких людей они называют по именам.
           Вместе вспоминаем стихи Анны Андреевны из 1958 года:

           Не мудрено, что похоронным звоном
           Звучит порой мой непокорный стих
           И что грущу. Уже за Флегетоном
           Три четверти читателей моих.

           А вы, друзья! Осталось вас немного, -
           Мне оттого вы с каждым днем милей...
           Какой короткой сделалась дорога,
           Которая казалась всех длинней.
 
           Совсем уже старое надгробие В.Е. Савинского. Он сочинял церковную музыку, скончался в далеком 1915-м... 
           - Вот здесь у нас есть своя еврейская площадка, это мы ее между собой так называем. К родным еще нужно успеть заглянуть, к Юлечке, ушла от нас безвременно...
           Они везде успевают побывать, аккуратно рассчитывают свое время. Слепая старушка начинает торопиться: им нужно еще поспеть на электричку, идущую в Санкт-Петербург.
           - Сколько времени мы шли сюда? – спрашивает она.
           - От станции дошли ровно за 48 минут, успеваем, - уточняет сопровождавшая ее женщина. 
            Здесь мы прощаемся.  Три фигурки медленно удаляются по аллее меж каменных  монументов. Сколько такта, скромности, достоинства и тонкого ума было в этих людях. Всего того, что по большей частью называют сегодня старой русской интеллигентностью. Именно старой, поскольку встречается в нашей жизни все реже... 
              Еще раз возвращаюсь к могиле Анны Андреевны, всматриваюсь в знакомый барельеф на стене. Это вечное... Помните, строки Иосифа Бродского на столетие Анны Ахматовой:

             Страницу и огонь, зерно и жернова,
             секиры острие и усеченный волос –
             Бог сохраняет все; особенно - слова
             прощенья и любви, как собственный свой голос.

             В них бьется рваный пульс, в них слышен костный хруст,
             и заступ в них стучит; ровны и глуховаты,
             затем, что жизнь - одна, они из смертных уст
             звучат отчетливей, чем из надмирной ваты.

             Великая душа, поклон через моря
             за то, что их нашла, - тебе и части тленной,
             что спит в родной земле, тебе благодаря
             обретшей речи дар в глухонемой вселенной.