Прошествовав путем своим железным...

***
Прошествовав путем своим железным,
железный век оставив позади,
они в буфете железнодорожном -
с огнём в глазах и местию в груди.
Я душу разорившуюся торкну,
скажу, очнись и накажу ей, глянь:
последний слесарь и последний токарь
выходят на последнюю тарань.
Им хватил сил, чтоб кружки обслюнявить,
мгновения - чтоб махом угадать,
с кем песню спеть, чтоб Сталина восславить,
предать детей и разум потерять.
А я смолчу. Но вздрогну я, как только
в одну из патетических минут
последний слесарь и последний токарь
к последнему поэту подойдут…
Промчалась жизнь, на выдумки - не дура,
на месть - хитра, а перед смертью вдруг
дает мне шанс: я думаю, как думал
поэтов бог и гегемонов друг:
"И я бы мог…"…Прямой его наследник,
и свет его растративший, и стих -
и я бы встал, как самый распоследний
среди последних, страшных и родных…
Мой брат по кружке, может быть, по строчке,
мой друг по боли, может быть, смешной,
он дотянул - единственный - до точки,
чист пред страной и грешен пред женой.
Иди и виждь: с животным интересом -
стакан к стакану и лицо к лицу -
последний токарь и последний слесарь
ему еще внимают, как певцу.
Он молвит "ночь" и токаря рыданья,
мешая ему вымолвить "тиха",
подъемлют пыль и вышибают зданья,
и душат птиц - от кур до петуха.
Он молвит: "друг", он - "мой", - чуть слышно молвит,
и слесарь, преходящему вдогон,
с огарком сыра, чрез кладбище мойвы
швыряет печень под одеколон.
И плачу я, средь малых и последних,
питая к ним наследный интерес,
в компьютерном безмолвии - посредник
в извечной встрече бесов и небес…