И были мне кошки, и птица была...

* * *
И были мне кошки, и птица была,
и шляпы, и в тёмных прихожих – калоши,
и дождь – по щеке, и листва – по ладоши,
и мыши – по слуху, и, кажется, – лошадь –
по самую грудь, да как сажа бела...

– Куда ты? – меня вопрошали всю жизнь.
– Куда я? – всю жизнь вопрошал я себя же.
– Гуляй! – наставлял переулок Лебяжий.
Вороний тупик кукарекал: – Держись!

– Согрейся, – зимой говорило пальто.
– Не пей, – говорила жена у порога...
Я стар был, а женщины думали, что
я молод.
            
               -А мне уже было так много,
как полю...
                И я попривык, что плита,
меня накрывавшая, то вышибалась
моими коленями,
                то ошибалась,
когда она шлялась за мной по пятам.

Я жил, потому что умел умирать.
Я умер и был похоронен Тамарой,
умевшей быть злой, не умевшей быть старой
и смахивать слёзы, и память стирать.

И было мне пять, и пятнадцать мне было...
Мне в тридцать везло, а под сто – не везло...
Я был листопадом, и женщин знобило,
я стал снегопадом, и всех занесло,

и вышло мне поле, и небо, и воля,
и сила, и даже свобода была,
и всё бы случилось, да девочка Оля
споткнулась да маслице поразлила...