Заяц во хмелю

Кругом раскинулись широко
леса – вместилище порока, –
им полон будет мой рассказ.
Случилось зайцу как-то раз
понюхать пробку от «Столичной»;
стал вид у зайца неприличный,
и, чуя толпы дум во лбу,
под липкой, выпятив губу,
встал, как патриций у колонны,
и, слушателей благосклонны
вообразив себе ряды,
к ним слово молвит: «Господы!
Хочу с вопросом обратиться:
куда же общество катится?
На днях в присутствии вороны
случились действа незаконны:
козёл с коровой средь стогов
быку добавили рогов.
Ворона, кстати, дышит клеем,
которого мы не имеем,
и не увидим – за растрату
ответил, как всегда, костёр.
Не так давно несун – бобёр
пел в чаще песню глуповату
как враг спалил кому-то хату.
Не хочет, видимо, в тюрьму,-
кому ж спалить, как не ему?
Лисе легко даются куры –
Трезор за кур берёт натурой.
И, между прочим, у лисы
под шерстью – в крапинку трусы.
Так знайте: лисии обновки
все – с барсучихиной верёвки!
Медведь – солидно приодет,
в лесу – большой авторитет;
а, между прочим, этот мишка
хранит в дупле своё умишко,
хотя при этакой подаче
умом-то мог быть побогаче!
Кругом – разбойство и разврат,
и к первобытности возврат,-
леса поделены волками,
а мы-то – с голыми руками,
но мы…» Тут заинька поник,
исчерпав мысли, и язык
не в силах боле колыхать,
домой поплёлся – отдыхать.
Не слышал он, как недалёко
блокнотом хлопнула сорока…
И вот уж новости мгновенны
по лесу сеют перемены:
Вороне боком вышел клей –
клей недоступен боле ей.
Бык свёл козла за огороды,
где танцевал на нём фокстроты;
корову он подверг террору;
бобра таскают к прокурору;
барсук с лисою сводят счёты;
Трезор остался без работы;
на выборах солидный мишка
вдруг прокатился, как мальчишка,
лишь заяц – спит себе и спит,
вкусив любезный сердцу спирт.
Ему ль, косому, разуметь,
кому обязан сим медведь?

Разумным было бы едва ли
искать мораль, где нет морали –
где в изобилии грешат
там тайны долго не лежат –
внутри им тесно, а снаружи
всегда найдутся длинны уши,
а у кого столь чутки уши –
язык работает не хуже.


          1994г.