Мороз

Мороз
(Губаха. Зима 1978)

«А ты знаешь, что назавтра обещали минус 48? Нет? Да не вру. Мне мама сказала…» – подружка четвероклассница важно оттопырила нижнюю губу и сверху вниз внимательно посмотрела на меня. Совсем как натуралист на букашку. Смешная, вечно старается быть важной и нужной. Ей и стараться-то не нужно, она уже выше меня на целую голову, хоть и младше на целых два класса – крупная и тяжёлая как мартовский сугроб…
Ничего, пусть будут эти минус сорок восемь, прорвёмся. Всё равно в школу завтра не идти. Кто в разуме попрётся на уроки в такой мороз. Разве что совсем кто ошалевший от безделия в эти вынужденные каникулы.
Уже неделю морозище дожимал сжатые в напряжении скулы домов, деревьев, редких прохожих. Я тоже пробовал гулять. Нееетт! Вдох – иголки в грудь втыкаются сотнями, выдох – и дыхание застывают колючим инеем на ресницах, кончике носа и на меху шапки. Да ещё ветер приплясывает истерично – руки и ноги леденеют мгновенно… Выскочит из-за дома ветер и валит на землю. Приятного мало. Нееетт! Дома хорошо!
Настроение – ВООООООООООО!!!!!!!!!!!! Праздничное почти. Только какая-то мысль назойливо попискивает где-то в глубине мальчишечьей головы: мороз, мороз, мороз… И вдруг, как новая игла под сердце: какой мороз к лешему? Завтра же репетиция в Доме Пионеров. Бальные, ети их, танцы. И не отвертишься – уже совсем скоро фестиваль. Партнёрша золотоволосая моя уже заметно нервничает при упоминании о них – плохо выучили, не станцевались. Не выносит она своих ошибок на выступлении…
Весь оставшийся вечер ушёл на выпиливание из куска оргстекла маски для завтрашней прогулки под обжигающим ветром, выгибание её в крутом кипятке в тазу, высверливании ножницами дырочек под резинку и прочее… Готово вроде. Прямо горжусь собой. МАААСТЕЕЕЕР!!!! Пусть завтра мороз попробует пощипаться за нос… Можно и поспать теперь… Скоро мама с работы придёт…
Утро едва-едва выбралось из под темноты ночи. Выстывшие дома оглушительно стреляли за окном разлетавшейся в швах штукатуркой. Окна и не собирались размыкать зажмуренных плотно глаз.  Деревья, казалось, навсегда замерли. Боялись что ли, пошевелившись, обломить свои захрусталевшие до звонкости ветки…
Уступив настойчивости оглушительно разоравшегося будильника, встаю, пытаюсь проснуться, натягивая на ходу одежду и что-то съедобное засовывая вилкой в рот на кухне… Теперь самое главное – не забыть натянуть «скафандр»:
- обматываю шею колючим шарфом;
- наглухо завязываю на узел под подбородком тесёмки старенькой ушанки;
- сверху всего этого притягиваю широкими резинками забрало маски из плексигласа.
Да ешё пальтецо, да ещё бурки, да носки из собачьей шерсти… То ли космонавт, то ли рыцарь из старинной новеллы… В общем – держись мороз.
В школу, как оказалось, притопал я один. Больше дурачков в городе не оказалось. Гулкая пустота коридоров ошарашила притихшей непривычностью. Окна, разрисованные инеем в самые невероятные узоры, странным образом напоминали строгие глаза учительницы из параллельного класса, и, словно выпроваживали восвояси. Так и прослонялся один по школе до середины дня. Прямо на необитаемом острове побывал… Но скоро репетиция…
Пришло время снова окунуться в океан жидкого мороза, расплескиваемого бешеным ветром. Бррррр. Ещё пол городка нужно пройти. Ещё столько замёрзших, ни разу не пошевелившихся домов обогнуть. Прямо слалом гигант. Споткнувшись, глянул вверх. Шапки снега на крышах и деревьях похожи на уснувшие посреди серого дня замученные борьбой с ветром и морозом облака. Воздух звенит и падает под ноги крошечными обломками тусклого хрусталя. Дорога всё-таки привела к бронзовой ручке на двери Дома Пионеров, обжегшей ладонь и через толстые варежки. Жалобный скрип пружины, лихорадочно пытающейся захлопнуть дверь обратно, закрывая доступ мороза внутрь. Волна тепла из холла Дома и… пустота вперемешку с тишиной. Никого. Нет никакой репетиции, никакой рассерженной партнёрши. Только старушка вахтёрша подслеповато щурится на звук открываемой двери…  Зачем кто то притащился в такую даль? И что теперь? Что, что? Дорога, однако. Домой.
Крутая гора проспекта. Скользкая покатость площади. Силы как то подозрительно начали таять уже на середине дороги. Наверное, кушать надо изредка даже таким реактивным мальчишкам как я. На верхнем краю площади ветер и мороз, роняющие даже взрослых, остервенело трепали моё зимнее пальтецо, как собаки рвут старую тряпичную куклу на помойке. Это сравнение было бы даже смешным, если бы в роли этой куклы не был я сам.
 Казалось, что кто-то огромный и безжалостный сжимал моё худенькое тельце ледянящими тисками. Шаг – падение, шаг – падение, шаг… Какая-то бесконечная лента дороги в никуда… Маска, какой ещё утром я так гордился, уже не пропускала никакие картинки из-за инея, покрывшего её изнутри. Что бы увидеть дорогу, приходилось то и дело снимать её, и пытаться отшкрябывать иней ногтями. Пальцы рук побелели и перестали разгибаться почти сразу. Слёзы брызгали из глаз и застывали на щеках неровными дорожками…
Нужно идти. Ещё один квартал. Но ветер совсем разъярился – упёрся в грудь ледяными ладонями и свалил меня на выщербленный пятачок голого льда возле какой-то лестницы перед огромной застывшей бельмастой витриной магазина…
Холод… Тишина… Вой бешеной волчицы – метели… Тишина… Тепло и нега сна, зовущая в свои объятия… Тепло и тишина…
Обжигая, раскаленный воздух ворвался в лёгкие. Словно взбесившийся лекарь стал колоть безжалостными иглами изнутри, разрывая плоть и заставляя жалобно поскуливать, по-звериному выть и что-то нечленораздельно выплёскивать жарким хрипом:
– Бо-о-о-ль-но…
И совсем не в ответ:  «Растирай его, растирай…»
Снова яростная волна боли, но уже снаружи – всё тело словно объято пламенем – нестерпимо реальным и обжигающим снова и снова. Чьи-то сильные пальцы переливали этот огонь от пяточек до макушки, взрывая закостеневшую кожу на животе и спине, переворачивая меня как невесомую куклу на холодной жёсткой лавке…
Руки, боль, огонь, слова, запах сигарет в дыхании… Слова? Чьи? Ведь весь день была тишина, вой ветра, треск ветвей и домов…
Слова…
Торопливо, с придыханием: «Вот ведь бедняга, а не вышла бы я на крыльцо покурить? Так и примёрз бы к тротуару малый… Ничком лежал… Тяну его, а он уже словно каменный… Куда ходил в такую непогодь?...»
Темнота…
Боль…
Темнота и тишина…
Жар боли…
Мне уже сорок шесть, а до сих пор словно наяву вижу двух девушек продавщиц из того магазина на краю площади отчаянно неумело растирающих замёрзшего насмерть мальчишку. Запах какого-то спиртного в душной и пыльной подсобке, себя – голого, жалкого в своей худобе, на лавке, дёргающегося в такт яростному напору согревающих ладоней спасительниц, стонущего от боли и жизни… Как одели, как отпаивали горячим и сладким, как домой отправляли – не помню. Даже имён их не узнал тогда, да и не узнаю никогда уже…
Как они поживают сейчас? Где они?  Мои нечаянные родные, подарившие во-второй раз жизнь мальчишке… Мои незнакомые Ангелы.

20.07.2012
г. Пермь