Эпос о посохах Сизифа

На фото: весеннее проветривание и
прожаривание на солнце посохов Сизифа.


Исторический Сизиф по одной из версий
был похоронен с посохом на Истмийском
перешейке. Значит, не только его кости
отпугивали врагов и препятствовали их
вторжению, но и посох тоже. Слово это

древнее, изначально обозначало сухую палку.
Поражает воображение эволюция обычной
палки – в глубокой древности, очевидно, ветки
дерева – в магический жезл, скипетр власти.
Издревле посох был функционален, использовался

пастухами при переходах на большие расстояния.
На посох опирались в пути, им погоняли стадо,
отлавливали нужное животное за ногу с помощью
естественного крюка в верхней его части. Посохом
оборонялись от врагов, отбивались от диких зверей.

Со временем посох стал культовым предметом,
символом. Он олицетворяет мужскую силу – потенцию,
столь необходимую в любви и в творчестве, а также
достоинство и власть. Символизирует Солнце и
мировую ось. У буддистов посох обозначает закон

и порядок. Известны такие устойчивые формулы
смысла, как посох Аарона, посох Моисея, посох
Озириса, посох Мерлина, посох Браги или посох
Скальда, посох Будды, посох Лао Цзы, посох
Бодхидхармы, посох Патриарха, посох дождя.

Посох стал символом мудрости, силы и крепости,
а также паломничества, странничества и путешествий.
По суху – с посохом, по морю – наплывом – говорят
в народе. Изображения посоха можно встретить
в гербах городов, как и вообще в геральдике.

В гербе города Базеля, например, присутствует
навершие епископского посоха. В руках суфийского
шейха посох играет роль волшебного жезла, а в руках
мастера боевых искусств становится грозным оружием.
Неудивительно, что у меня к посоху особое и давнее

отношение, связанное и с боевыми искусствами,
и с эзотерическими учениями, и с путешествиями,
и с гимнастическими упражнениями, и с музыкой.
Почему с музыкой? Потому что в моей коллекции
посохов были посохи из яблони, сливы, вишни,

березы, клена. Из фруктовых пород древесины,
как известно, получаются хорошие флейты –
продольные и поперечные. Все мои посохи были
выдержанными, то есть сделанными из хорошо
высушенной древесины. Сушить надо было с умом,

то есть правильно, заклеивая с торцов плотной
бумагой, и в коре, чтоб древесина не растрескалась.
Проходили годы, прежде чем кору можно было снять
и выстругать посох. О, настоящим ритуалом у меня
стало любование посохами! Бывало, вынесу их все

из дома Марии Ефимовны во двор и начинаю с ними
упражняться – жонглировать, фехтовать, осваивать
гунь-шу или боевое искусство владения палкой.
Естественно, что и дети мои полюбили посохи,
и с удовольствием устраивали сражения на них.

А сколько радости доставляли посохи, когда мы
отправлялись с ними в лес, воображая себя
следопытами! Дети выросли, интересы и заботы их
стали другими. Конечно, в душе любовь к посохам
у них сохранилась, но они уже не играли с ними

активно, как раньше. Мария Ефимовна много лет
спрашивала меня, мол, когда же я увезу свои посохи
в город и перестану захламлять дровами – так она
называла мои священные посохи! – ее дом?
Машенька, это же посохи! – отвечал я. Ведь в них

я увековечил твои сливу, яблоню, вишню. Так бы они
пропали, сгнили или были сожжены безвозвратно. Но
эти старые фруктовые и славные деревья продолжают
свою жизнь в посохах. Взять посох в руку – уже какая
радость предощущения пути и открытий! Посохи для меня

всегда были еще и напоминаньем о неизбежности
и закономерности завершающего страннического
периода моей жизни. Поэтому встречи с ними
я всегда ожидал как с любимой девушкой,
с горной вершиной или морской волной.

Ох, и надоели же мне твои палки, Александр
Николаевич! – часто говаривала мне Мария
Ефимовна. Знай, кончится мое терпение, – возьму
изрублю их, да и сожгу! Машенька, ты хочешь
со света меня извести, уничтожить, убить этим? –

не верил я, возражая систематической настойчивости
Марии Ефимовны. Сколько ты можешь играть ими? –
удивлялась Мария Ефимовна. Пора уже поумнеть
и выбросить все эти глупости из головы! – увещевала
она меня. И за 25 лет, в течение которых я пестовал

свою коллекцию посохов, у меня ни разу не возникло
опасения, что Мария Ефимовна, первой начавшая
коллекционировать мою живопись, и создавшая
из моих картин целый домашний музей, может
однажды уничтожить мои посохи. Как? Чтоб посохи,

ставшие олицетворением вечной мудрости, – взять и
уничтожить?! Такого по определению просто быть не
может! – так думал я целых 25 лет и свыкся с этой
неколебимой мыслью. И вот приезжаю в любимую
Вырицу в разгар лета – причаститься природой,

отдаться чувству общения с посохами... Смотрю
в укромные места в доме, где было рассредоточено
все мое собрание посохов, – и нигде не вижу моих
жезлов жизни... Бесполезное это дело – передать
словами бурей пронесшиеся во мне чувства!

Машенька, ты что же, изничтожила посохи?!
Или заботливо сложила их где-нибудь кучей? –
вопрошал я, ужасаясь предположениям. А я тебя
предупреждала! Пол в доме старится, проседает,
а всюду тяжесть твоих дров! Да это же посохи

моей жизни и мудрости! Ну, конечно, – как бы
ни так! Скажи еще – жезлы власти придури твоей!
Ах, Мария Ефимовна! Маша ты, Маша! Считай, что
ты меня извела. Как же я теперь смогу жить? Ты же
меня прикончила вместе с посохами! Слава Богу, мне

с тобой не жить! Будь я твоей женой, да я б тебя
на третьи сутки задавила! И это говоришь мне ты, –
мой древний друг, – в доме которой с нуля выросли
мои дети?! Ты сказала – на третьи сутки! Как же ты
могла такое молвить? Ладно бы еще, если бы сказала,

что после медового месяца взяла б и задавила. А то ведь
на третьи сутки замужества! Мало тебе, что посохи мои
истребила, так еще и, не дожидаясь окончания медового
месяца, меня хочешь задавить! А может быть, даже и на
вторые, а не на третьи! И как с тобой только все твои жены

и любовницы живут? О, Машенька-Маша! Ну, Мария
Ефимовна, век не забуду тебе посохов. Лучше скажи
мне, когда трубу печную будем чистить? И крыльцо
чинить собираешься ли? Как же я без посохов буду теперь
это делать? Да уж как-нибудь сделаешь по старой дружбе...