Стоики

…Когда мне было одиннадцать, я была самой младшей среди всех своих родных, моим внучатым племянникам уже исполнилось пятнадцать. Мои кузены и кузины были старше меня на двадцать, тридцать лет, тетям и дядям же было от шестидесяти до семидесяти пяти, а если смотреть на мужей моих теток, то и еще больше…

Семейство у меня обширное, точнее не семейство, а кодла родственников, а все потому, что мой отец, единственный общий сын родителей, у которых, кроме него на двоих было двадцать семь душ детей. Конечно, война многих выкосила, остальные широко и далеко «расползлись» по обеим сторонам Волги, основной костяк осел в Саратове, так что «в деревню, к тетке, в глушь в Саратов..» - это про меня. Хотя назвать Саратов – деревней, это возмутительно и несправедливо. Про этот город с его университетом, театром им. Чернышевского, картинной галереей, консерваторией и цветущими садами, чудными трамвайными остановками: первая дачная, вторая дачная и так до восьмой можно говорить долго, долго вспоминать насыпной остров-пляж, острова - дачные товарищества, катера, парусники, саму Волгу и мост через нее, закрыв глаза выхватывать из памяти черные пруды и купание среди ковра из белых лилий, но для меня этот город дорог по – особенному…

…Вы давали клятву Гиппократа! Вы же давали клятву Гиппократа!!! Я ненавижу эту фразу, я слышала ее с детства сотни раз. Бедный Гиппократ, он сам не подозревал, что его: «Не навреди!!!», накрепко укоренится в сознании с «он нас спасет, он все сумеет, он же врач», врач-то врач, но не Господь Бог. Да кого это останавливает, болезни позвоночника, застарелая грыжа, почки и шалящая печень, алкоголизм и психиатрия, причины и следствия болезней и смертей, у вас нет друзей, у вас одни пациенты. Как?!! Вы врач, ой вы знаете…, да я была у специалиста, да он мне ничего путного не сказал, а вы не подскажите… Ночные дежурства, случаи и диагнозы, испорченные отпуска и истрепленные нервы и чувство вины, за что? За то, что ты врач. Ты же в белом халате, у тебя мыло на умывальнике и кругом чистота, ты же владеешь вселенской тайной, как обмануть судьбу, смотри, СМОТРИ!!! вот наша кровь, моча, кал, рвота, и все остальное, смотри и спасай, давай спасай нас от самих себя, ты дал клятву, ты врач…«Если в поезде есть врач, пройдите в пятый вагон» Место рядом со мной пустеет, а все потому, что кто-то в пятом банально до чертиков упился, и ему теперь поплохело. Не клянитесь, никогда не клянитесь. Особенно если у вас есть родственники…

…Старая покосившаяся калитка, дрожащей рукой тетка закрывает щеколду, раз, два…, не выходит, устало, махнув рукой, она поворачивается к нам:
- Как ты выросла Галя, сколько тебе, одиннадцать? Давно я вас не видела. Ин, ты погляди на Иван Иваныча, врачи говорят безнадежно, может ты что скажешь? Ребенка-то тут оставь…
- Нет, я пойду с тобой.
-Ты останешься здесь.
-Нет, нет!!!
Старая русская пятистенка, спертый, тяжелый воздух. Кровать, ослепительно белые подушки и сухонькое, сморщенное лицо восьмидесятипятилетнего старика. На белизне подушек его голова кажется коричневой. Мама преображается, она улыбается, говорит про общих знакомых, шутит.
- Ну, а теперь я вас осмотрю.
Голова поворачивается, взгляд ясных, голубых глаз упирается в меня.
- Так ты с Галкой приехала.
-Конечно, куда же я без нее.
- Детынька, ты бы погуляла, хочешь клубнички пойди себе набери, – сморщившись, в какой-то жуткой улыбке говорит голова.
- Нет, я останусь здесь.
Осмотр продолжается, одеяло откинуто, пожелтевшее высохшее тельце, даже не тельце, а скелет, обтянутый пергаментной кожей. Господи, как страшно, я вжимаюсь в стенку, я никогда еще не видела живых скелетов. Мамины глаза становятся грустными. Когда вы ели Иван Иваныч?
- Ин, ты это брось, я же все понимаю, умираю я.
- Иван Иваныч, да вы всех нас переживете.
- Инна!!! Скажи мне, сколько мне осталось.
-Иван Иваныч..
- Инна.
- Неделя…, дней десять.
- Спасибо, – его голоса почти не слышно, только шелест, шелест этих высохших губ, - Господи, спасибо тебе Господи, ты знаешь, я военнопленным, когда из Освенцима бежал, просил Бога, детей просил увидеть, до внуков дожить. Так жить хотел, не мог я, понимаешь, не мог умереть в сорок пять от голода. Потом у нас три года в лагере сидел, домой пришел, скелет, скелетом. Спасибо господи, что уважил. Ты, Инна, не бойся, мне не страшно умирать, подумаешь рак желудка, подумаешь, с голоду помираю. Услышал Бог мою молитву. Галя, Галя!!!
Его взгляд снова прикован ко мне, сжавшейся в комок в углу.
- Галя! Ты обещай мне, обещай.
- Иван Иваныч, вам нельзя столько говорить.
- Галя! Обещай бороться! Запомнишь.
Я, испуганно вытаращив глаза, медленно киваю...

…Куда делся пациент? Я вас спрашиваю! Куда. Что значит уехала домой, Вы что, с ума сошли. Сейчас придут студенты, это же интереснейший случай. Нет, до следующего семинара пациент может просто не дожить. Разыщите родственников. Дамочка вы кто? Врач, а Саратовский мединститут. Ищите золовку? Так ушла она, ушла. Немыслимо, ушла с саркомой, да, так эта опухоль у нее на плече уже с человеческую голову, вы же знаете, вы медик – это конец, медицина бессильна, а она ушла, у нее, видите ли, смородина поспела, а как же лекция студентам!!!
…- Лизанька, ты зачем из больницы-то сбежала?
Доброе длинное лицо Лизаньки, становится еще длиннее, и хитроватая улыбка морщит рот.
- Ин, ну как у меня соседи справа и слева умерли, я и подумала, чего я тут лежу, чего жду, помру, ну так помру, на все воля Божья, а мне бы так хотелось еще на свет этот поглядеть, на солнышко порадоваться, да еще вот и с племяшками понянчилась бы. А опухоль эта на плече, так это ж все из-за горба у меня, я, как в конце войны, с машины-то спрыгнув, позвоночник и плечо себе сломала, так и все, ни мужа, ни детей, кому я такая нужна. Да видно на все воля Божья, а у меня хозяйство, огород, мне не до лазаретов…
…Прошел год, печальных известий не было.
- Лизанька, привет!!!
- Ой, привет, Ин, ты в отпуск.
- Лиза, а где саркома-то.
- Да прошла, прошла. Ты знаешь, - в ее голосе слышится затаенная гордость,- меня ведь к вам в мединститут на «Волге» возили, показывали, как этот, как его, а…, как феномен, о!!! Все спрашивали, как я лечилась. А я и не лечилась вовсе, пила все подряд и чаи всякие, и в бане парилась, да вот решила еще картошки подсадить, надел взяла, потела жуть, а про себя думала «не сдамся».
Лизанька прожила еще сорок лет и умерла счастливой (от саркомы, нагнала она ее) в возрасте восьмидесяти трех в окружении неслабой толпы по-настоящему родных и глубоко ее любящих людей. Ее я всегда вспоминаю с особой нежностью, ангельской кротости женщина была…

…- Папа, папа, это я, Инна, папа, да, я знаю, да, врачи говорят язва, прободение, будет операция, папа?!!
- Да, так не хочется мне под нож ложиться, мне шестьдесят два, может, выкарабкаюсь еще. Эх, мне ведь ничего не надо, только бы внуков женить, да замуж выдать. А так, мне и так повезло, живым с войны пришел…

…- Дед, дед, алло, алло!!! Дед, я замуж выхожу, приезжай на свадьбу. Третьего июня, да. Как то есть, ты не можешь? Почему? Дед! Не обижай меня, да знаю я, что тебе восемьдесят два. Ты ведь на Юркиной был, а нас у тебя всего двое внуков. Приезжай, ну, пожалуйста. Как я тогда обиделась, что он так и не приехал, а потом…, потом двадцать первого июня его не стало, рак желудка спалил его за две недели…

…Бесконечно можно говорить про Саратов, про Волгу, про трамваи, про цветущие сады, но для меня этот город особенный, там жили три дорогих моему сердцу стоика, царствие им небесное…