и опять длится вечность...

          Тому, кого больше нет с нами.         
                В прихожей под потолком опять горит только одна лампа. Стою перед большим зеркалом, стараясь разглядеть себя в тусклом свете.
Словно прошлая зима опять здесь. Тогда в моей прихожей стоял точно такой же полумрак. Я так же собиралась у этого зеркала. Я выходила из дома, спускаясь по крутой лестнице в тринадцать ступенек, позади меня со скрипом хлопала входная дверь. Под летящими звёздами снега я вглядывалась в очертания фигур пересекающих улицу.
   Зажигали фонари; они отбрасывали холодные желтоватые блики на сверкающий снег. С той зимы я помню ещё чёрные перчатки. Мне запомнились они так, что я до сих пор с ревностью думаю о них: им было позволено чувствовать тепло рук, тех рук, которых я уже не помню.
   Холодной зимой мы ходили домой через парк. Мы стояли под ёлками, с которых сыпался замёрзший снег. Потом снова хлопала входная дверь, те же тринадцать ступенек и я опять оказывалась в прихожей, уже не замечая её тусклого света. И укрывшись тяжёлым пледом, я долго не могла уснуть, слушая, как снег скатывается с крыши. А когда я засыпала, мне снились серые глаза, похожие на серые снеговые тучи, улыбка и руки, спрятанные в тёмных тёплых перчатках. И казалось, так будет длиться вечность.
   Они уходили. Садились не в те поезда. Садились не в те самолёты. Просыпаюсь утром. Лежу и думаю, что неужели может быть так, что никогда не смогу больше увидеть кого-то, даже того, кого очень захочу увидеть. Всё кажется, что где-нибудь откроется какая-нибудь дверь, и знакомый силуэт переступит порог, и вместе с ним легко, одним только шагом, в комнату вольётся всё прошлое. И опять наступит вечность.
   Под потолком одиноко горит лампа. И я живу каждый день под её светом, бок о бок, в четырёх стенах. Думаю: как, наверное, весело жить в высокой круглой башне с большими широкими окнами, из которых бы со всех сторон открывался вид на белые ватные облака. Я спускалась бы по винтовой лестнице, и в ней было бы не тринадцать ступенек, а гораздо больше. Я чувствую, как, наверное, уставала бы постоянно спускаться вниз и ещё больше уставала бы подниматься вверх.
И я иду и иду, и опять длится вечность, и опять руки в чёрных перчатках сыплют горстями снег на пушистый воротник моей шубы.
   Окна в моей комнате со звоном распахиваются настежь, и ветер, путаясь в шторах, протягивает руки. Я просыпаюсь и думаю, что никогда не увижу того, кого уже нет. И как это может быть!.. И я думаю и не могу понять…
   Я стою перед большим полуразбитым зеркалом. Вспоминаю: нужно смахнуть пыль с его старой тяжёлой рамы.
   Я собираюсь куда-то, по привычке пытаюсь разглядеть своё отражение в зеркале. Трещины на его стекле паутинкой расходятся в разные стороны – комната кажется нелепой, словно неправильно собранная мозаика. Я разглядываю каждый её фрагмент, и не узнаю тех предметов, которые могу видеть, повернувшись к зеркалу спиной. Вот такая игра:  у меня оказывается не одна, а целых две комнаты: первая, в которой живу я, в которой жила и раньше, вторая, в которой живёт моё отражение, само по себе. И у него своё будущее.
   Я гашу лампу. Спускаюсь по крутой лестнице. А отражение остаётся в зеркале, продолжая растерянно стоять посреди изломанной чужой мне комнаты.
   Хлопает входная дверь. И опять под холодным светом зажженных фонарей танцует снег.
  И опять фиолетовые фигуры пересекают улицу.
2005