Юрий Егоров Зима была лютой

Зима была лютой
 Безымянная Тетрадь

 Зима была лютой, а я не люблю холода -
 Продрог от мороза под ветром почти, что до слёз.
 На площади - праздник. Гулянье, оркестр, детвора...
 А сбоку у парка сидел замерзающий пёс.
 Лохматый и старый, и, видимо, очень больной -
 Таким доживал он недолгий собачий свой век,
 Смотрел в одну точку, качая большой головой,
 Пытаясь улечься на жгучий нетающий снег.
 А люди жалели - ну как тут бедняжке помочь?
 Не брать же домой здоровенного этого пса!
 И было понятно - сегодня последняя ночь,
 Которой не будет ни края ему, ни конца...
 Динамик вещал на всю площадь стихи о войне,
 Несли ветераны гвоздики в озябших руках,
 И гладил февраль стылым ветром его по спине,
 И инеем цвёл на его длинношерстных боках.
 Походные кухни. Улыбки. Недолгий парад.
 Шары в поднебесье. Топтанье на месте и гул.
 Я каши принёс: ты поел бы хоть чуточку, брат...
 Но он отвернулся и, мне показалось, вздохнул.
 Мальчишка заплакал - с совком и лопаткой малыш,
 Совсем ещё кроха, а тоже ведь понял - беда...
 И птицы взлетели со снежно-засиженных крыш,
 Как будто пытались всей стаей прогнать холода.
 Принёс кто-то тонкий и порванный сбоку картон -
 Ложись-ка сюда, это всё же теплее, чем лёд...
 Я думал о тех стариках, что бездомны как он,
 О тех, кто не нужен и этой зимою умрёт...

 Прошёл целый месяц, а следом - и пара недель,
 Весна припозднилась, и ночью нет-нет, да мело,
 Но как ни крути, это был настоящий апрель.
 И плюс за окошком. И где-то в 6.30 - светло.
 Пичуг щебетанье котов посводило с ума,
 А если не пасмурно - солнышко греет всерьёз,
 И кажется все улыбаются, даже дома,
 И весь этот город, и даже бродяжка - барбос...
 Я встал словно вкопанный.
 Выдохнул.
 Снова вдохнул -
 Тот самый!
 Лохматый!
 Живой!
 Да ещё наяву!
 Он ткнулся в ладонь мне, хвостом чуть заметно вильнул...
 Стоял я счастливый, хоть толком не знал почему.