Московские стихи

МОСКОВСКИЕ СТИХИ
Цикл

Воспоминание

Ночь-бурлак тянула лямку рассвета,
Сбилась в камень от бессонниц подушка.
Не грозилось смертью страшное лето –
Просто дети поигрались в войнушку.
До скончанья долгой бойни столетней
Кто не дожил – вы о нем не тужите.
Нас заждался в сквере с мирной столешней
На Арбате черный клен-долгожитель.

Средь посланцев в мир иной без причастья,
Отлетевших, как богач на Мальдивы,
Он – безумных наших дел соучастник,
Он – свидетель в пользу всех подсудимых.
Когда-нибудь его признанья получат
Те, кто нынешних судей беспристрастней,
Как на Кудринской народ сбился в кучу,
Норовя пойти туда, где опасней,

Как усердствовал ОМОН в деле скотском,
Свирепея на весь люд с каждым часом…
Посмотри скорей, зевака московский,
Как трамбует воронье наше мясо!
Вот тогда мы осознали с тобою:
Человечней их с нагайками казаки…
И приветствовали нас долгим воем
В обрамленье белых лент автозаки.

Задавить в душе не в силах тревогу,
На брусчатке я ночи только внемлю.
Я живой пока еще – слава Богу!
Обнимусь с арбатским кленом немедля.
Потому остра подушка бессонниц,
И всему я до конца благодарен.
Этот город с голосами Спасских звонниц
Не напрасно мне (я понял) подарен.


Оккупаевец

Как-то раз заявился на Старом Арбате,
Остроумен, хитер, нагловат, голосист,
Человек-пароход, гражданин наблюдатель,
Двое суток не спавший хромой активист.

Он сновал между прочих с разбухшею папкой,
Интересно шутил, резал хлеб и притом
Бинтовал черепа гиппократовской шапкой,
Между делом успев поиграть в бадминтон.

Сагитировав тех, чьи понятия шатки,
Мчался шумным метро то в СК, то в «РосПил»
(Чаще шагом ходил по московской брусчатке,
Чем безжалостно в усмерть ботинки разбил).

Если в будущей книге маститый писатель
Попытается определить его роль,
То напишет: «Он был адекватный мечтатель,
Но события сходу он брал под контроль:

Проходя туринкеты, вскрывая ворота,
В коридоры входил многих прочих смелей.
Отследив ход процессов и переворотов,
Он мосты пролагал между всех лагерей

И с напором иных журналистов матерых
Разговаривал с тем, к кому не подойдешь,
Был ньюсмейкером, выскочкой, парламентером
И по просьбе ребят останавливал дождь.

Утром явится — финиш положит безделью.
Если мелочь нужна — у него есть размен...
Я бы больше сказал, но слова, к сожаленью,
От количества букв не влезают в размер».   
 

Песенка белоленточника

С обычными лентами белыми
Мы не возвращались домой
И долго по городу бегали,
За нами гонялся ОМОН.

От вечного шмона сердце волнуется,
Сжимается воля в кулак…
Мой адрес – не дом и не улица,
Мой адрес – простой автозак.

Поймали, везут в отделение,
Опять по дороге грубят…
Ура! Мы пришли в помещение
С компанией добрых ребят.

От вечного шмона сердце волнуется,
Сжимается воля в кулак…
Мой адрес – не дом и не улица,
Мой адрес – родной автозак.

Но часто бывает, попросишься,
Чтоб кто-то под крышу впустил, -
И снова на грубость напросишься,
Но мы им, конечно, простим.

От вечного шмона сердце волнуется,
Сжимается воля в кулак…
Мой адрес – не дом и не улица,
Мой адрес – пустой автозак.


Монолог уличного провокатора

Я жизнь свою провел в сплошном запое
И верен был лишь только Ильичу,
Но как-то раз ко мне подходят двое.
«Не хочешь выпить?» - Говорю: «Хочу».

Я встретился отнюдь не с дураками.
Сказал мне главный в паре господин:
«Ты там побегай, помаши руками,
А мы тебе рекламу создадим.

За рвение ты станешь депутатом,
Начнешь по телевизору мелькать
И будешь наделен от нас мандатом
Друзьям своим поляну накрывать».

Хитер ты оказался, искуситель!
Мне очевидна правота твоя.
Сердечно, собутыльники, простите!
Не смог я перед этим устоять,

Уж слишком манит нас стезя порока…
Он мне сказал: «Ты рожу береги»
И указал на двор неподалеку,
А во дворе толпилися враги.

Их было ясно видно из-под арок,
Но этот вид был для меня не нов,
И я, хлебнув для храбрости подарок,
Пошел скорее к кучке крикунов.

С моею странною экипировкой
(Пиджак, трико, сандалии, рюкзак) –
Их было мало – я привел массовку,
Собрав случайных глупеньких зевак.

Создав толпу (здесь скромничать не буду),
Кричал я громче всех: «Идем на Кремль!»…
…Покуда буду жив – не позабуду,
Я отходил в теченье двух недель…

ОМОН измолотил толпу в котлету
И преподал стратегии урок,
Но в общей давке, вопреки заветам,
Увы, свою я рожу не сберег.

Меня месили заодно со всеми,
Содрали кепку, вырвали рюкзак,
И оказался жертвой я системы,
Утащенный со всеми в автозак.

Фигня! Не автозак – одно названье.
Подпертый спинами со всех сторон,
Вот там я понял, что мое призванье –
Не глупый крик, а всё-таки разгон.

Прежний хлеб хоть был дешев,
Но битье покруче.
Я б в омоновцы пошел,
Пусть меня научат.


Раскачиваем лодку

Мрачней Москвы на свете града нету.
Завоешь от такого бытия!
Едва лишь свистнешь – попадешь в газету,
Присядешь на асфальт – уже статья.
На пассажирах из метро лица нет:
Всех жучит и прессует Мосгорсуд.
Под бдительным надзором полицаев
Здесь дети тополиный пух не жгут.

Но мы раскачиваем лодку…

Да! Лимита добрей, чем гастербайтер.
Столица – сваха прочих свах крупней.
Нам кто-то мило скажет: «Пролезайте!»
У турникета загсовских дверей,
И, заселив Москву раз в пятисотый,
Чтоб у дородной раздались бока,
Мы стройку спровоцируем высоток,
Но это в перспективе, а пока…

Пока раскачиваем лодку…

Пусть злобятся чиновники из мэрии,
Со штрафами опять продешевив!
Явившись, как ковбои диких прерий,
Мы спросим: «Ну и кто же тут шериф?»
Нам не страшны ни иски, ни полиция:
Путь к разуму и правде достижим.
Мы чутко спим на улицах столицы,
Поскольку мы идейные бомжи,

И так раскачиваем лодку…   


Сандре

Война гремучая кусается
И бурями полощет стих,
Но пехотинцы в бой бросаются,
А я теперь — один из них;

Со всеми за окопной линией
Бегу вперед, не тормозя.
Пусть небо нетерпимо синее,
Но по-другому мне нельзя.

Быть может, битва рукопашная
Нам очень скоро предстоит,
Но наше общее бесстрашие
Короткий век опередит.

Молва людская повсеместная
В грядущем нам венок сплела…
А ты – лишь облако небесное:
Явилась взгляду – и ушла.


Видение
           Анне Домбровской

За границей парапета
Над моста дугой
Вырос град уже не этот,
Вырос град другой.

Всей гурьбой строений вечных,
Кучно сдвинутых,
В звездный Путь небесно-млечный
Опрокинутый.

Здесь архангелы, крылаты,
Птицами кишат,
Небожители-солдаты
Тянут долгий шаг,

Проходя сквозь строй веков
Твердой поступью
По брусчатке облаков
Мягкой россыпи.

Вижу, вижу: повсеместно,
Где ни попадя,
Гром падет на вас небесный -
Нате! Слопали?

Бесполезно жить обмана
Жалкой силою.
Огнь, пожравший суд Басманный,
Вас не милует.

Не рассмотрит ваших стонов
Над пожарищем
Тот, Кто с мертвой точки стронул
Бытие вещей.

Вы напрасно в полный рост свой
Окопалися.
Это вам не бунт, а просто
Апокалипсис.

По канатам, да по сходням,
По лесам
Мы пойдем уже сегодня
К небесам.

Будто в колокол отвесный
Дружно вдаривши,
Крикнем ангелам небесным:
«Эй, товарищи!»

***

Мне довольно недолго осталось терпеть,
Ускоряя часы до отъезда.
Мне мила монументов прогретая медь,
Арки, окна и клен у подъезда.

Этот город приветлив, раскован, тверез.
Здесь, как девушки, скромно скамейки
Вечно прячутся в лентах белесых берез
В темных скверах ночной Маросейки.

Здесь проспекты Садовые - лука дуга
С оперенной стрелой Красной Пресни
(Чья ее запускает на небо рука,
И в каком ожидать ее месте?).

Здесь волна москворецкая хлещет в закат,
А куранты встречают рассветы.
Здесь уходят, роняя слезу на Арбат,
Из редакций журналов поэты.

На столетья подобный затвержен мотив!
Наша сказка кончается скоро.
Уезжаю вот так же, суму прихватив,
Оставляя мечту за забором.