Защитникам родины песня для Шпилера

1.
Что бы там в телевизоре ни врали,
в Москве есть свои черные кварталы,
есть люди, которые не едят на золоте,
кто вырос и родился в асфальтовой копоти.

Там ты свободен, как иголка в стоге сена,
как любовь между мясом и солью,
как игры в войну на неоконченных стройках,
как слёзы, когда бьют и тебе больно.

А у нее - след заряда дроби на бедре:
она встала между петей и васей, не разобравшись.
Теперь петя - сторчался, а вася опять в тюрьме,
а ей уже под сорок, она незамужем.

Ее младший – не скажу от кого,
а старший – вроде бы твой.
Ему – шестнадцать, зовут Максом,
он поздно приходит домой.

2.
Как то во дворе прямо под фонарем
двое пинали девчонку, вокруг – никого,
а Макс шел из зала, где по своей природе
осваивал навык получать и выдавать по морде.

Первый отхватил в дыню и не стал продолжать,
второй вынул нож, а Макс - улыбку половиной рта.
В кино длятся дольше подобные эпизоды,
а тут - секунда, полшага и вот в итоге

На асфальте остались зубы второго и два пальца Макса.
Мизинец и безымянный. Кровь на них начала сворачиваться,
пока он майкой перетягивал себе кисть,
думал «Ёптваю! Ебись оно провались!»

У нее - глаз не открывается, губы в лепешку,
что-то мычит тем, кто ее искорёжил.
Он посмотрел и не сразу поверил:
она звала: Лёша, постой! Леша, прости меня стерву!

3.
Ну ступенях травмпункта Макс впервые курил взатяг.
Думал, что это только его косяк,
что мог бы и пройти мимо, дома бы не узнали,
хотя как потом в глаза смотреть пацанам в зале?

Пальцы не пришили, тут не Пиндосия:
перекись, повязка, справка в школу.
Он привыкал потом перед спаррингом
На левый кулак мотать больше, чем на правый.

4.
А ты решил, что оставлять это так нельзя,
через корешей пробил адрес, пришел ждать,
курил у подъезда, нет, не желая крови,
а в глаза посмотреть: «Ну чо, как здоровье?»

Вот идут они, ближе, ближе.
На ней темные очки, значит он ее так и ****ит.
Ты швырнул бычок, поднялся навстречу,
он пятится, башку прячет, пищит "не бейте".

А мужчину в бою или женщину в родах
остановить можно разве что паровозом.
Ты понимаешь, что тебе двух секунд хватит,
чтоб обоих положить, да, так чтоб никогда не встали.

Но от этого не вырастут у Макса пальцы,
и след на бедре его матери не разгладится,
даже зубы вот этому уже не вставишь.
Так зачем ты здесь? Кому это надо?

Они сидят, обнялись, дышат,
остро чувствуют себя живыми.
А ты смотришь то на них, то в небо,
потом плюнул и ушел, и ничего не сделал.

Потом на кухне ты молчал мордой ей в колени.
Макс припёрся к вам, взрослый, здоровенный.
И впервые называл тебя отцом, а ты его сыном,
но вы не помните этого, пьяные были сильно.