Получай фашист гранату-1

В тот день к нам пришёл петь Окуджава. К нам – это к курсу, на котором я учился. Наш худрук, знаменитый и маститый, долго его заманивал, наконец договорился.

И надо же беде такой случиться, что именно в тот день к нам припёрлась целая делегация студентов из ГДР. Этот визит тоже заранее согласовывался по каким-то «официальным каналам». По каким – нам было без разницы, главное, что пришлось, как радушным хозяевам, уступить первые ряды белобрысым акселератам. Сидим все, ждём явление Барда. Немцы весело галдят, мы помалкиваем.

Вот наконец наш знаменитый худрук ведёт улыбающегося Булата Шалвовича. При его появлении мы захлопали, немцы тоже, хотя я так и не понял, а знали ли они, что это за сутулящийся дяденька, прижимающий гитару к чёрному кожаному пиджаку. Окуджава, улыбаясь, проходит вперёд, разворачивается лицом к сидящим…

Улыбка пропадает с его лица. «Кто это?» – спрашивает он, указывая узкой кистью руки на белобрысых немцев, с любопытством его разглядывающих.

«Это наши коллеги, – пускается в объяснения наш мэтр, почувствовавший в тоне Барда опасные ноты, - студенты творческих вузов из Германской Демократической Республики, я думаю, им будет интересно поприсутствовать…»

«Я для этих петь не буду», -  обрывает пояснения Булат Шалвович и расслабленно машет рукой  перед всё ещё улыбающимися лицами немецких коллег, уточняя, что под «этими» он подразумевает не всю аудиторию, а именно этих, белобрысых, сидящих в первых рядах.

Наш знаменитый худрук, мгновенно утратив присущие ему апломб и вальяжность, с просительной интонацией принимается нашёптывать Окуджаве, что появление этой группы согласовано по таким-то каналам, и срыв мероприятия крайне не…

Но Бард, игнорируя все резоны, только повторяет: «Я для этих петь не буду». На его лицо словно опустилось забрало рыцарского шлема. Немцы уже не улыбаются.
 
Тогда наш мэтр умоляющим тоном напоминает Булату Шалвовичу как давно его ребята (то есть мы) ждали этой встречи, как важна она для нас… Короче – бьёт на жалость. Наконец ему удаётся перевести внимание Окуджавы с первых рядов на задние. Бард поднимает забрало, всматривается теперь уже в наши лица. И сдаётся.

Он поёт, и старые, всем известные песни, и новые, в том числе только что сочинённый «Исторический роман». И когда доходит до слов «Каждый пишет, как он слышит, Каждый слышит, как он дышит, Как он дышит, так и пишет, Не стараясь угодить... Так природа захотела, Почему - не наше дело, Для чего - не нам судить», на давно уже ожившем лице проскальзывает лукавая ухмылочка – «а лихо это я завернул!»  Но то наглухо закрытое лицо я долго ещё вспоминал.