Как же сильно хочется...

Как же сильно, до тряски, хочется оголиться,
не раздеться, не бросить одежду поверх – открыть теплицу
своего единственного побега, что эту засуху
пережил и встречает цветком и ягодой, новым запахом.
Этой верой в весну, что ещё возможна, бываю вымытой,
только нервов свитер до нитки распущен, вымотан.
Оттого и мечусь, в мониторе себя настукиваю,
и на кончике пальцев правда уже бамбуковая –
отторгается, сохнет – на крепкую жизнь набитая,
и болею я часто, и кашель всегда с обидами,
да с обильными, клёклыми исповедальнями.
Всех своих линчую, пестуюсь вечно с дальними.
Непонятно какая, непоправимо и в корне глупая,
вылупляюсь и снова шуршу втихаря скорлупками,
размножаюсь матрёшками чёрными, реже белыми,
в тексте чьей-то памяти долго иду пробелами.
Вот такая пришла к вам сюда, навожу истерику.
Оплетаю в кокон, в слюне выделяю перекись,
Развожу в себе сад, урожай выжигаю пламенем,
и зверина во мне довольна – всё было правильно.
Как же сильно, до тряски, хочется оголиться,
заглянуть за свои опостылевше злые лица,
разглядеть там младенца и снова из мамы выпрыгнуть,
и застрявшую ведьму на выход из рёбер выпихнуть,
и теплицу и сад оставить, а зверя больного выпустить,
накормить, приголубить. И с клеткой на время выписки
из себя ещё тёплой однажды, как есть, продолжиться,
если карты и звёзды на небе и белой простынке сложатся.
Нужно только найти этот выкл., заросшую точку-кнопочку,
и сложить эти чёрные дыры в одну коробочку.
До упора нажать – обесточить свои ветряные мельницы,
и прижизненный ад в пересчёте на рай отменится…
Больно девочку всем разбирать по хрустящим косточкам
и заглядывать в рот, как нырять под тугую кофточку,
потому и брыкаюсь, свожу отпечатки прошлого –
все следы и причины кому-и-зачем-хорошего.
Как запретное яблоко в печке софит созревшее,
вместо веточки деревом мимо земли просевшая,
у меня всё иначе: планета, стряпня, религия.
Я – ничтожная в той же валентной ставке, как и великая.
(11.07.12.)