Была эта история или нет?

Была эта история или нет?
Сан-Торас
Знаете ли вы о том, что в мире существует не больше 30 сюжетов, следовательно, вся мировая литература, со всеми жанрами, вертится вокруг них.
Сотни раз использован сюжет – поезд, купе, исповедь.
Но в моей жизни произошела именно такая история, вернее, у нее была такая сюжетная канва.
И даже во имя того, чтобы не угодить в клише или банальный выбор, я не могу изменить ход вещей.

Поезд шел – не важно, куда и зачем, важно, что у меня в купе была одна ночь.
Хотя  можно упомянуть, что это скорый. Вагон СВ – Москва – Петербург.
Общие и плацкартные вагоны не терплю: дурно пахнут,  ноги торчат с рваными носками, люди спят на окнах в проходе, туалеты грязные.
Идешь – ноги, точно балки со всех сторон, и пригибаешься, чтобы не напороться. Пережить можно, но неприятно.
Купейные вагоны вынуждают спать в замкнутом пространстве с чужими людьми,  всякое навязанное знакомство тяготит. Но из двух зол я бы выбрал? – мг... –  ни одного. Потому СВ.
Купе мягкое, проводник трезвый, постель постелена и не такая серая и сырая, как в плацкартных.
Еду, расположившись на кожаном диване, чай в фирменном подстаканнике успокаивает, потому что поезд – положено чай пить, это рефлексия: поезд – чай.
Зашел пассажир, приветливо поздоровался, бросил сумку и расположился напротив меня.
Мужчина приятной наружности, темные волосы, борода с проседью, бледное лицо, взгляд живой, доброжелательный.
Думаю: хорошо, что не женщина. Лежать рядом с женщиной и бездействовать как-то неуважительно. А действовать – тоже неприлично.
Довольно безвыходное положение, то есть любое поведение оставляет в такой ситуации неловкость. Точно сидишь за обеденным столом спиной к остальным.
Мужчина достал книгу, на обложке было написано: «Тайны черной и белой магии».
«Колдун», – подумал я, конечно в шутку, он не был похож на колдуна, слишком цивильный вид.
Вдруг поезд дернулся, точно столкнулся с чем-то и погас свет.
Мы с пассажиром оказались в полной темноте. Он встал открыть белую шторку, но и за окном ни зги.
Только луна бежала за нами, будто старалась обогнать.
Ничего не оставалось делать, как лечь на свои полки, хотя время еще было не позднее.
– А я не верю ни в какую магию! – вдруг неожиданно сказал я и не понял, это мне подумалось или я произнес вслух.
– А я чувствителен к разным оккультным вещам и духовным практикам, – ответил он.
– Каким образом вы можете знать, чувствительны или нет?
– Я был в молчании, проходил разные уровни посвящений.
– Значит, вы владеете сверхестественным? – осторожно спросил я.
– В какой-то степени. Если б не одно «но», я бы достиг серьезных результатов.
– Значит, вы особенный?
– Не каждый человек настолько сенситивен и экстрасенсорен. Возможности есть у всех –  но способности у немногих.
– Значит, вы можете колдовать?
– Нет. Я променял этот дар на близость с женщиной. То есть этот дар – на тот.
– Каким образом?
– Самым обыкновенным. Накопление энергии, а значит, ее  сублимация  перетекает, скажем,  в экстрасенсорную область чувств, но одно из правил, развивающих практику  – это воздержание!
Я свернул с этого пути, ради любви.
Ушел, только слегка пригубив из его источника.
Но  дар во мне бродит, и если б я не любил, то имел бы больше сил для резкости внутреннего взора.
Он говорил в полной темноте спокойным ровным голосом, и, действительно, я почувствовал какое-то  особое притяжение к нему.
– Значит, вы можете совершать нестандартные магические вещи? – спросил я, как любопытный ребенок.
– Канал открыт, навык не утрачен, но ослаблен.
Если понадобится, могу усилить действие.
– Например, как усилить?
– Если меня маниакально разъярить, я могу человека травмировать на расстоянии.
Даже убить.
Я привстал на подушке.
– Каждый может такие вещи, – продолжал он. – Просто не развивают в себе. А я занимался. Не этим, конечно, что называется черная магия, но духовными практиками.
– А как же любовь? Вы сказали, она мешает.
– Разве я мог  променять ее губы, их вкус, на магические игрушки?!!
Что я, с ума сошел?!
– А как можно убить на расстоянии? Да и вообще невозможно это, думаю, выдумки.
–  Травмировать на расстоянии действительно можно, но для этого надо быть очень заинтересованным в результате.
Признаюсь, один  раз в жизни меня довели, именно до такой, до превосходной степени, до степени, превосходящей возможность терпеть.
И кончилось это гибелью.
Что-то в голосе его, в тоне было настоящее, искреннее,  я, против обыкновения, почувствовал не только расположение к нему, но и какой-то нестерпимый интерес к тому, что он говорил.
– Расскажите. Пожалуйста, мне очень интересно вас слушать.

– Это было много лет назад в Нью-Йорке, – сказал он и делал глоток остывшего чая. –
Я попал в автомобильную аварию  и еще не пришел в себя после реанимации, но уже должен был как-то добыть хлеб. Я по профессии врач.
Я вздрогнул потому что работаю в третьей городской клинике терапевтом.
– Надо было  кормиться, – сказал он.
Я не еврей, не эмигрант, никто и ничто.
Это означает только то, что не положены никакие субсидии, ни малейшей поддержки. Но у меня семья!
Не стану раскладывать путь, насколько неподъемно сложно в чужой стране без прав, языка и связей поднять себя, а уехать в Москву не было возможности. 14-часовой перелет мне был противопоказан.
Жена моя неспособна мыть полы, убирать и подавать, что делают за рубежом все бесправные.
Не думайте, что это поза, чистоплюйство, каприз.
Я объясню, потому что не зная, вы не сможете понять.
Чтобы убрать и помыть чужой дом, нужно так же иметь навык, уметь это, как, например, написать медицинскую статью.
Не везде, не во всем мире, но в Америке. Это страна профессионалов.
Только, кажется, что черную работу может сделать любой. Черная работа, как и любая другая, требует понятий, знаний и практики .
Вот пример: в России строят гастарбайтеры (потому что на них уходит мало денег).  А в новостях  показывают, что построенные ими дома складываются, как гармошки.
Почему американцы  внешне так отличаются от остальных своим лоском, ухоженностью и гламуром?
Потому что у них всем занимаются профи.
Сами причешетесь, сами костюм купите, соответственно и будете выглядеть:  сам себе умелец! Особенно рядом с теми, кому волосы уложит цирюльник, а одежду подберет дизайнер.
Самостоятельно пройдете свой двор травокосилкой – дом так и будет смотреться (хижиной дяди Тома), особенно рядом с тем домом, за которым ухаживает садовник.
Моя жена высокообразованна, у нее умственные навыки: выкачать суть из любого текста и препарировать – очень развиты.
Будучи умнее на сто голов окружающей элиты, она не понимает, какой тряпкой мыть окно, сколько мыла класть на стекло и т.д.
За такой сервис просто не заплатят.
Она может сделать дизайн отеля! Но она не может помыть этот отель.
Вернее, может, но денег за это не дадут. Это будет просто плохая работа.
Поэтому каждый выживает именно как может.
Она смогла организовать мне группы пациентов, курс лекций и высокие гонорары.
Я был очень слаб, но заставил себя начать курс, принял людей и тут…
Русская мафия. Это начало 90-х.
Меня взяли в оборот, потому что я делал деньги, и стали доить.
Жену мою украли и дочку.
Их не мучили (я говорил по телефону). Их за городом держали (в разных точках).
А я работал, как человек-амфибия.
Но если я не выработаю за день ненормальную по нагрузке норму, то их, мою ЖЕНУ?!!!! Мою ДОЧЬ???
А у меня не было сил, анемия большая – потеря крови! И я стал сдавать. Ломаться.
Я принимал по 70 человек в день. На лекциях по 200-300, и после лекций мне задавали бесчисленные вопросы.
А в дверях стояли громилы, слюнявили перехваченные резинкой, заработанные мной купюры.
Все забирали. 
Пойти в полицию?
А заложники? Куда? Что делать? И сам погибаю.
Мне рыдать хотелось, или выть, или не знаю что.
Но после очередного такого дня, после пациентов и лекции, они сели в мою машину (у меня ее забрали) и поехали  в казино.
Мне сказали, что я  хорошо заработал на их отдых!
От этой насмешки я физически ощутил пощечину.
И я захотел убить!
Шел за город, шел в лес, мне покой был нужен. МНЕ НУЖЕН ПОКОЙ!!!
И вдруг  низко стало, мне на земле низко, как под землей иному.
Я пошел назад в город. Поднялся на небоскреб, на самый верх, сломал замок и проник на крышу.
Там было хорошо. Ветер теплый, небо, звезды. Спокойно.
Нет, не смотрел вниз, меня не интересовало это.
У меня и мысль не мелькнула убить себя. Я не трус по натуре и не сволочь.
Я лег на спину, раскинул руки и закрыл глаза.
Стал постепенно сосредотачиваться на задержке дыхания, стал накапливать, экономя выход, входить в другой ритм.
И почувствовал, что погружаюсь, освобождаюсь от себя.
Я увидел дорогу. Серую полосу дороги – она летела лентой, и были на ней блики света.
Я увидел свою машину, я хорошо знаю ее салон, руль, сидение, кнопки.
Ее вел Самвел, высокий, плечистый, слегка косоглазый.
Его рука лежала на моем руле, на большом пальце была заусеница.
Рубашка голубая, холщовая с прожженной от сигареты дырочкой возле кармана.
Карман оттопырен пачкой моих денег.
Верхние пуговицы расстегнуты, одной не хватало, открытый ворот,  длинная худая пупыристая шея – кадык!
У меня рванулось сердце, я глубоко глотнул и сбился с ритма.
Но услышал в моей машине музыку – попсу русскую:
ксюша ксюша ксюша юбочка из плюша русая коса!
И гогот.
Я снова задержал дыхание и стал на выдохе входить в ритм.
И я вернулся к Самвелу.
Вот его  джинсы, колени квадратные, между ног бутылка – початое пиво.
Пояс Монтана с орлом, рубашка голубая, карман – дырочка, ворот, пуговица, шея – кадык!
И я положил пальцы на этот кадык.
(Неправильно, артерия ниже и вбок, но я хотел кадык!)
И не стал бороться с собой, я жаждал его кадык!

Я положил пальцы удобней, смотрел в его лицо и медленно, очень медленно стал наливать их свинцом.
И пальцы мои стали свинцовыми.
Тогда,  медленно, ровно, в ритме с дыханием я стал сжимать эти чужие, не мои пальцы. И почувствовал, что руки мои – больше не руки, а свинцовые зубы бульдожьи.
Пальцы мои – больше не пальцы, а стальные захваты.
Ногти мои – больше ни ногти – это  белые клыки.
Сердце заколотилось так, что чуть не проломило грудную клетку.
Но я держал ритм, и тело звенело, будто в нем пустота.
Пустота эта вибрировала, точно колокол, а сердце отбивало гул в его стены.
И больше я ничего не чувствовал, ни о чем не думал, не сожалел.
Все исчезло, все отступило, и я исчез, существовал только его кадык и пальцы-клыки.
Я сомкнул их до мерзко знакомого хруста.
И в какой-то момент обессилел. Меня наотмашь ударила темнота.

Погибли все 5 человек. Они разбились.
Влетели в стену стоящего на обочине дороги цементного трака.
Их по частям вынимали.
Этого я не видел.
Я это из новостей узнал: Авария на дороге… водитель потерял управление… пятеро парней…
Я только посмотрел, в котором часу, и меня (человека не потливого) прошибла такая мощная санса, что я стал мокрым насквозь.

Жену мою я не успел искать. Она сумела бежать, и ребенка вызволить.
После этого у меня появились силы.
Она хотела уехать. Но я – НЕТ!!
Я принципиально не хотел уезжать!
Остался, продолжать работать на том же месте.
Пошел на поправку. Окреп очень быстро. И заработал.
И вот что удивляет,  я не вижу в  их аварии ничего особенного.
Мне кажется, что все это абсолютно естественно, будто по-другому и быть не могло.
Я там был, я давил стальной рукой кадык, как он мог вывернуться?
Он не мог!
Сказав эти слова, он замолчал и отвернулся к стене.
Я не решился больше спросить его о чем-либо.
Поезд шел в ровном ритме, было по-прежнему темно. Незаметно для себя я заснул.
Мне снилась большая, гладкая серая крыша Нью-Йоркского небоскреба.
Я чувствовал ветер,  небо было звездным и низким.
Стоя на краю крыши, я увидел аварию.
Машина, резко затормозив, врезалась в трак. Людей доставали частями, и я видел окровавленные конечности.
Было холодно. Я подошел к самому краю крыши, и вдруг передо мной возник большой плазменный экран телевизора.
Диктор передавала сводку новостей.
– В дорожной аварии погибло пять человек. – Появилось 5 фотографий. – Сообщаем родным  и близким их имена.
Самвел, Тимур, Александр, Матвей, Семен.
Я почувствовал непреодолимое желание  прыгнуть и лететь.
Но что-то держало меня за ноги, не давая сдвинуться с места.
«Петербург, Петербург!» – кричало это что-то.
Я открыл глаза и увидел проводника, который дергал меня за ноги.
Петербург. Мы прибыли. Конечная.
Я встал. Ни мужчины, ни его сумки в купе не было.
Его полка была аккуратно застелена, точно на ней никто не спал.
У меня возникло явное чувство, что я ехал один и все это мне приснилось.
– Вам передали записку, – сказал проводник и, положив на стол сложенный листок, вышел.
Я развернул листок и прочел: Самвел, Тимур, Александр, Матвей, Семен.
И больше ни одного слова.
По сей день я не знаю, была эта история с аварией или нет.
Но записку почему-то храню.
Она находится у меня в книжном шкафу.
Она лежит в третьем томе романа Льва Толстого «Война и мир».