Эпос об Аспазии

ПЕРИКЛ - АСПАЗИИ

Я здесь, на Севере, Аспазия, а там, -               
На Юге, - ты ступаешь по цветам!               
Акации пьянят благоуханьем, –               
они полны, как ты, очарованьем.               
Представь себе: в апофеоз весны               
сбываются пророческие сны!               
Напомнило мне ветра дуновенье               
твое явленье в чудное мгновенье!               
Давно не видел свет в твоих глазах,               
улыбку счастья на коралловых устах.               


АСПАЗИЯ - ПЕРИКЛУ

Знай, мой Перикл, помнит Геллеспонт
о том, что ты незримого архонт.
Он о тебе вздыхает и шумит,
и мне в делах моих благоволит,
и убеждает меня резвою волной,
что ты желаешь встретиться со мной.
Поверишь ли: я, стоя, на скале,
бывает, думаю, как ты на корабле
плывешь за горизонт своей мечты
постигнуть смысл нетленной красоты!




РАЗГОВОР ПЕРИКЛА И АСПАЗИИ

Скажи, Аспазия, ты любишь ли меня?
Люблю, Перикл, как резвого коня!

А любишь ли кого-нибудь еще? -
Горит огнем твоих румянец щек!

Люблю мой господин, - не смею лгать!
Чего же ты хотела бы желать?

Хочу я, чтоб меня ты отпустил,
а с тем, кого люблю, приветлив был.

Его мне имя можешь ли назвать, -
тебя люблю я и желаю знать,

надежен ли избранник твой, и ты
достигнешь ли с ним счастья высоты?

Да с ним я в камыше готова жить
и до последнего дыхания служить

его делам, заботам, небесам, -
ведь этому меня учил ты сам.

Жизнь быстротечна, вечен только миф. -
Избранник мой - Коринфа царь Сизиф.

Ну, что ж, ступай, Сизиф мой давний друг,
и помни, милая, что узок жизни круг...


АСПАЗИЯ УХОДИТ ОТ ПЕРИКЛА К АНАКСАГОРУ

Аспазия, тебе скажу – постой,
когда ты от меня к Анаксагору
направишься. Твоею красотой
пленен я, столь желанной взору!

Скажи, Перикл, – я ухожу теперь, –
ты занят вечными делами на агоре!
Хочу пожить я при Анаксагоре,
но пусть твоя открытой будет дверь,

чтоб я могла всегда к тебе вернуться,
когда поблекнет тайна новизны.
Былое чувство жаждет встрепенуться –
и оживут любви минувшей сны.

Ступай, Аспазия, дочь солнечной Эллады,
любовь твоя свободна и чиста.
Когда б твои не уважал я взгляды
и не ценил бы жаркие уста,

то как безумец захотел бы силой
тебя как птицу в клетке удержать!
Но женщина едва ли будет милой,
когда ей хочешь, как рабыней, обладать.

Я ухожу, Перикл, но ты верь,
что в силе остается наш союз.
Ведь в жизни не имеет тот потерь,
кто действует во славу вечных муз.

А уговор наш философский свято чту,
хотя иду к другому человеку.
Мы нашу воплотим с тобой мечту,
войдя друг с другом дважды в реку!


АСПАЗИЯ ВОЗВРАЩАЕТСЯ ОТ АНАКСАГОРА К ПЕРИКЛУ

Перикл, здравствуй! Ты мне рад иль нет?
Я вновь пришла, чтоб рядом быть с тобою!
Аспазия, – моей ты жизни свет,
дарованный мне щедрою судьбою!

Не хочешь ли ты знать, как я с другим
жила, послушная его безумной страсти?
Я сожалею, что так долго с ним
вела беседы, оставаясь в его власти.

Анаксагор умен, изыскан в речи,
у нас с тобой он был желанный гость.
О, если б знал ты, как он мои встречи
подстерегал с другими, словно кость,

с которою голодный пес не может
расстаться пусть хотя бы на мгновенье,
брюзжит над ней и постоянно гложет, –
да разве здесь родится вдохновенье

для разговоров о возвышенном и вечном,
и нежных чувств узор и проявленье!
Прости, Перикл, оказался бессердечным,
испортив мне любви все впечатленья

Анаксагор – хваленый твой философ –
ревнивец жуткий, скряга и слепец!
Нет у меня, Аспазия, вопросов, –
хвала богам! – настал теперь конец

разлуки нашей. Будем строить храм
во славу философии познанья!
Ведь мудрым воздается по делам, –
быть могут ненадежными желанья.


СОКРАТ СИЛОЙ ОВЛАДЕВАЕТ АСПАЗИЕЙ

Скажи, Аспазия, с тобой случилось что-то?
Не узнаю я с некоторых пор
тебя, красавица, или моя забота
развлечь бессильна глаз печальных взор?

О, мой Перикл, прикажи казнить, –
я виновата пред богами и тобою!
Ну, что ты, милая, – нельзя ли изменить
чего-нибудь, чтоб быть в ладу с судьбою?

Такое не изменишь, не исправишь, -
ведь святотатство вылечить нельзя!
Твой друг Сократ, – он против всяких правил
на алтаре Цереры силой взял

меня как женщину по-зверски похотливо,
когда я возлиянья совершала.
Он действовал так грубо, торопливо,
что даже мысль о каре не мешала

ему меня на камнях распластать
и наслаждаться чреслами моими,
и мной – твоей женою – обладать,
и гнусными устами мое имя

произносить пред алтарем богини
и сокрушать меня до основанья.
Будь проклят он и в  Тартаре пусть сгинет,
а мне, Перикл, нету оправданья!

Постой, Аспазия, был в храме кто-нибудь,
кто б видел откровений этих сцены?
Нет, мой Перикл! Ну, тогда забудь, –
здесь я не вижу святотатства и измены!

Но как Сократ, – почтенный этот старец, –
мог справиться с упругим знойным телом?
Ты не поверишь, – он в таком ударе
был одержимым сладострастным делом!

Признаться, он всегда и на войне,
не зная страха, первым шел в бою.
Не оттого ль силен он был вдвойне,
когда терзал, как ястреб, честь мою?

Прости, Аспазия, я как-то не пойму, -
ты отдалась ему с желаньем и без бою?
Перикл, знай, что разуменью моему
не ясно это, - не владела я собою!

Казалось мне, что я сопротивлялась, -
его царапала, кусала как могла!
Но в то же время силе подчинялась,
как будто похоти меня накрыла мгла!

Как хорошо, что у Цереры в храме
произошло такое искушенье!
Не стоит, милая, нам горевать о драме, -
пусть это будет жертвоприношенье.


ПЕРИКЛ И СОКРАТ О ВСЕМОГУЩЕСТВЕ ЭРОСА

Скажи, Сократ, – с тобою мы друзья, –
с Аспазией вкусил ты наслажденье?
Перикл, ты под стражу можешь взять
меня за то, что впал я в наважденье!

Под стражу говоришь? – Тогда народ
возжаждет знать, за что ты арестован?
Ты видишь, – от рожденья я урод, –
мне незавидный жребий уготован.

Тебя Оракул называет всех мудрей,
пред силой духа внешность смехотворна!
Пусть ты старик, но выглядишь бодрей,
чем многие, чья сила так притворна!

С тобою бились мы не раз плечом к плечу,
ты дважды уносил меня от смерти.
Тебе, Сократ, я доверять хочу,
и справедливостью твои поступки мерить.

Ты мне ответь как истинный философ, –
в Цереры храме что произошло?
Уж не решал ли ты с Аспазией вопросов, –
известен всем Сократа чудный слог!

Ты прав, Перикл, мы разговорились.
Я речь повел о сущности зачатья, –
в Аспазии тотчас воспламенились
вниманье, чувства, что не мог молчать я

и продолжал о всемогуществе Эроса
мысль развивать – ведь вечна эта тема!
Когда б на истину мы не имели спроса,
соития бы не было дилеммы.

Прошу тебя, мне поясни проблему,
в чем видишь ты соития дилемму,
и чем, хитрец,  ты смог мою Аспазию
вовлечь в страстей столь бурную инвазию?

Дилемма в том, Перикл, что огонь
соединения полов во имя страсти, –
как необузданный разгоряченный конь,
а от него, – известно всем, – одни напасти!

Сказать иначе, сила божества
на нас нисходит в чудное мгновенье, –
мы ощущаем таинство родства
как с Эросом восторг совокупленья!

Постой, Сократ, как это понимать? –
Желаний плотских мало человеку?
Как можно силе Эроса внимать,
вступая с ним в соитье, словно в реку?

Тот жалок, кто в себе его дыханье
не ощущает как плодоношенье!
Беременеть способно Мирозданье,
когда ты Эроса подвержен искушенью!

Я говорил Аспазии об этом
и видел в ней Цереры пробужденье.
Для женщины не может быть запрета,
когда она впадает в возбужденье.

Она и я – мы оба ощутили,
как в нас вселяется божественная страсть.
Напиток откровения испили,
совокупившись с благодарностью и всласть.

Аспазия, Перикл, тебе верна, –
о, как она кусалась и брыкалась!
Но мне ответь, найдется ли жена,
чтоб избежать таких страстей накала?

Аспазию нам не в чем упрекнуть:
принадлежа тебе как мужу, господину,
она явила нам божественную суть –
совокупленья возвеличила картину!