Только один...

  «И этот шум волнует и тревожит,
  И не понять, о чем они шумят», – Рубцов о шуме берез.
  Я бы тоже, без сомнения, отнес шум берез к одному из самых волнующих меня «капризов» природы. Особенно в июле, в сонном оцепенении, у ручья, на сенокосе, в скитаниях по лесу. Всполохи листвы среди тишины, под небом высоченным, с караваном медленных облаков.
  Какие «ветра» будят в нас целый рой воспоминаний, разворачивают грандиозную картину видений, где сладкое и мучительное неразрывны?
  Можно идти и по стопам стихотворений Рубцова. Но нужно и уклоняться, ища свои ветра, снега, шорохи, травы, мглу…
  Да так уж случилось, что Рубцов пробудил во мне их.

  Рубцов вскрыл «ящик Пандоры» моей впечатлительности. Произошло мощное наложение стихотворений поэта на пережитое. Поэзия Рубцова почти полностью слилась с моей судьбой.
  В других случаях (при всем моем увлечении Блоком, Кузнецовым, Прасоловым, Заболоцким, Тютчевым, Пастернаком…) СВОЁ и ИХ разделялось. Чувствовалось глубоко, но постижение их поэзии было актом читательского сотворчества. ПОЛНОЕ соитие происходило, но чрезвычайно редко. Кузнецов, Блок, Тютчев, Пастернак ли всегда оставались на заднике стихотворения. Их имена светились мощно и… отдельно.
  В случае с Рубцовым поэт забывался, растворялся, его НЕ НАДО было помнить; и только когда меня спрашивали, я вырывал из забвения его имя: Николай Рубцов.
  Я всегда буду воспринимать как НЕ МОЮ драму стихотворения Юрия Кузнецова «Закрой себя руками: ненавижу…». Это не мой уровень впечатлительности, не мой уровень любви… Восхищающий меня и… смущающий. С внутренним голосом, говорящим примерно следующее: «Какая сила! И так можно любить?! «Я вырву губы, чтоб всю жизнь смеяться над тем, что говорил тебе люблю», – надо же такое завернуть!»
  Ну, и тому подобное.
  Повторюсь: – обращаясь раз за разом к любимым стихам, восхищаясь ими, нося их в себе. Но все-таки как опыт ЧУЖОЙ жизни прежде всего. Помня всегда: это написал Кузнецов. Он написал это про СЕБЯ. И нигде не буду выдавать эти сточки за свой опыт, читая их на вечерах, в дружеском интимном кругу. «Восхититесь! Прикоснитесь к этой силе, мощи, фантазии!»  – будет моим рефреном.
  А рубцовское:

Мы с тобой не играли в любовь,
Мы не знали такого искусства,
Просто мы у поленницы дров
Целовались от странного чувства», –

  полностью и мое переживание, моя ситуация, мой факт биографии, за которым не единичное просто, а и село Яренск, три года учительства, и августовские вечера, и запах влажных поленьев, и губы упругие…
  В этом смысле, осмелюсь выразить предположение, у нас ВСЕХ ТОЛЬКО ОДИН ПОЭТ, сколько бы их у нас не было горячо любимых.
  Подумайте, и, может быть, перебрав четки многих и многих любимых стихотворений, вы согласитесь в конце концов со мной.
  Я также думаю, что можно иметь в обойме любимых всего несколько имен и все-таки обладать одним из них бесконечно.
  А может быть и наоборот: любишь десятки поэтов, читаешь огромное количество стихотворных текстов, наслаждаешься; ты – истинный знаток, гурман, а СВОЕГО ЕДИНСТВЕННОГО поэта у тебя нет. Тогда личный опыт накладывается на многие, многие (или не на многие) стихотворения разных поэтов. И это совсем не плохо. Я не знаю даже, лучше это или хуже. Наверное, и ставить вопрос нельзя подобным образом.
  Такая странная диалектика.