Всё катится - из книги - Изгой

ПРОБИВШАЯ

Понятно любому ребёнку,
что вежливость, честь не мечта.
Пробившая в Душах воронку,
сквозит по Земле пустота,
она изгибает пространство
лучей опрокинутых в жизнь,
и всё превращает в тиранство,
и верх превращается в низ.
Всё катится с горки успеха
и падает в пропасть стиха.
Такая вот жизни потеха.
К Поэту бездарность глуха,
не чувствует крыльев в полёте,
летящий к Земле истукан.
Вы странностью всё назовёте,
мол, это всего лишь обман
с иронией в светлой печали
идёт по Земле Листопад.
Деревья в саду заскучали,
но нету возврата назад.


И  ПРИТОРОЧИВ

В нас нету близкого в далёком
и в обезличенном вчера.
Всё сказанное с подоплекой
воспринимают на ура,
рассветы, словно тёмной ночью
покрытых звёздным порошком,
поочерёдно приурочив,
и приторочив с запашком,
вписав нелепостью уменье
переворачивать листы
забытого во сне мгновенья,
как слитки золотой мечты.
Я понимаю очень мало
не из того, что записал
безудержной рукой усталой
и, профиль заключив в овал,
не понимаю страсти эти...
...безнравственность ползёт змеёй,
и тенью превращается в Поэте
вознесшим память над Землёй,
окутанной дымами хамства
над переносицей мостов,
соединяющих пространство
несостоявшихся стихов.


ЖАЖДА  СЛОВ

Все стремления познаний
объясняет жажда слов
не озвученных изгнаний
перед совестью ослов,
рассупонившихся в строчке.
Словно бы у нас скандал
из-за пасмурной отсрочки.
Словно бы не опоздал
ты на поезд, просвистевший
мимо станции в туман,
закрывающий все бреши.
Выливая на экран
пустосмелые помои
из ведра осенних склок
на печальные устои.
От которых парень взмок
на качелях оправданья
не прошедших апогей
не заочного рыданья
опрометчивых дождей.


СОВМЕСТИВ

Совместив полёт с расстрелом,
мы отчаянно клялись.
И уже в пространстве зрелом
обустраивали жизнь.
Совместив тюрьму и радость
встречи за отсидкой дней
совмещая прелесть, гадость,
степь с безмолвием дождей,
понимаем, но, однако,
снова паперть на заре
посещаем и под знаки
ставим вехи на горе
по пути в иные дали
за пустынный перевал.
Где свои хранил медали
ветер, будто генерал,
но без армий листопада,
передернутых без карт,
где достаточно лишь взгляда
в несколько пустых карат
обездоленности светской
в заунывности ветров,
где нельзя уже согреться
под палаткой новых слов.


НЕ  МОРЩИЛА

В отличии странных печалей,
мне скука не морщила лоб.
Так было, конечно, вначале
понятное радостью чтоб,
я прыгал с обрыва на стрелке.
Кусая не локоть, а честь.
Подбрасывал жулик тарелки,
как будто по осени месть
плыла, полыхая прохлада,
листом золоченым звеня.
Я шёл по тропе, лихорадя
остатки закатного дня,
вникал осторожно в вопросы,
висевшие в сумраке том,
где всюду торчали торосы,
а между – качался паром.


ПЫЛАЮТ

И снова я падаю в пропасть
мгновений заученных мной.
Вращается жалкая лопасть
надломлена где-то в степной
беспечности. В новом безумстве.
Стремящихся слов на пустырь,
где хочется снова разуться
и мерять шагами Сибирь.
Идти босиком по песчаной
поверхности в сонном бору,
где сосны безмолвье качают,
и прячут улыбки в кору.
Янтарные слёзы стекая,
пылают как золото, с них,
но это уж песня другая,
другой послесловия стих.